Рец де, кардинал. Мемуары

Монархия существует во Франции вот уже более тысячи двухсот лет 33, но французские короли не всегда были столь самодержавны, как ныне. Их власть не была ограничена подобно власти королей английских и арагонских писаными законами 34. Она сдерживалась лишь обычаями, коих словно бы блюстителями были Генеральные Штаты 35, а впоследствии парламенты. Регистрация договоров, заключенных между государствами, и утверждение эдиктов о взимании налогов — вот полустершийся след того мудрого равновесия, какое отцы наши установили между произволом королей и своеволием народа. В равновесии этом добрые и мудрые венценосцы видели приправу к своей власти, весьма даже полезную для того, чтобы власть эта приходилась по вкусу их подданным; правителям же дурным и злонамеренным оно представлялось препоной их беззакониям и прихотям. Из истории, писанной сиром де Жуанвилем, мы видим явственно, что Людовик Святой признавал его и почитал, а сочинения Орема, епископа Лизьё, и прославленного Жана Жювеналя дез Юрсена убеждают нас, что Карл V, заслуживший прозвание Мудрого, никогда не считал, что власть его превыше законов и долга. Людовик XI, более изворотливый, нежели осмотрительный, в этом отношении, как и во многих других, нанес урон прямодушию. Людовик XII возродил бы его, не воспрепятствуй тому честолюбие кардинала д'Амбуаза, имевшего на него влияние неограниченное. Ненасытная алчность коннетабля де Монморанси побуждала его стараться куда более о том, чтобы распространить власть Франциска I, нежели о том, чтобы ее упорядочить. Обширные и дальние планы де Гизов не дали им времени позаботиться о том, чтобы поставить ей границы при Франциске II.

При Карле IX и Генрихе III двор так устал от смуты, что всё, не бывшее покорностью, почитал бунтовщичеством. Генрих IV не питал недоверия к законам, потому что верил в самого себя и доказал свое к ним уважение той внимательностью, с какой он отнесся к весьма смелым ремонстрациям купеческого старшины Мирона касательно муниципальной ренты 36. Герцог де Роган утверждал, будто Людовик XIII ревниво относился к своей власти потому только, что ее не знал. Маршал д'Анкр и герцог де Люин были всего лишь невеждами, неспособными осведомить его о ней.

Их сменил кардинал де Ришельё, который, если можно так выразиться, оперся на злую волю и неведение, накопившиеся за два последние [55] столетия, и использовал их, когда это было ему выгодно. Он облек их в правила, полезные и необходимые для укрепления королевской власти; фортуна потворствовала его замыслам, и, воспользовавшись поражением протестантов во Франции, победами шведов, слабостью Империи, неспособностью Испании, он утвердил в самой законной из монархий тиранию, быть может, самую постыдную и опасную, какая когда-либо порабощала государство. Силою привычки, которая в некоторых странах приучила народы не чувствовать ожога, мы притерпелись к тому, чего отцы наши боялись пуще самого огня. Мы не чувствительны более к рабству, которое они ненавидели не столько из своекорыстия, сколько из преданности своим же властителям; кардинал де Ришельё заклеймил преступлением то, что в прошедшие века почиталось добродетелью людей подобных Мирону, Арле, Марийаку, Пибраку и Феи. Сии мученики государства, чьи добрые и праведные принципы рассеяли более заговоров, нежели способно было породить все золото Испании и Англии, были защитниками мнений, за которые кардинал де Ришельё заточил президента Барийона в Амбуаз; он первый начал карать должностных лиц за высказывание истин, ради утверждения которых клятва, ими принесенная, обязывает не щадить живота своего.