Рец де, кардинал. Мемуары

Правда, рецензировавший рукопись доктор исторических наук В. Н. Малов, которому я обязана уточнением некоторых исторических терминов и реалий (так, по его рекомендации я заменила в тексте «чиновников» — слово, часто встречающееся в русских переводах из XVII века, — на «должностных лиц» или «служащих», поскольку настоящее чиновничество появилось во Франции только в XVIII веке, а «парламентские указы» на «парламентские постановления», поскольку указы издавал только Королевский совет), усомнился в правомерности выражения «магистраты от короны» на том основании, что генеральные прокуроры и адвокаты не [704] назначались королем. Я, однако, посчитала, что формула «магистраты от короны» вполне соответствует функциям этих должностных лиц. Они были посредниками между королем и парламентом. «Отправляемые на регистрацию королевские эдикты обязательно передавались через “gens du roi”, и они первые высказывали свое заключение», — подтверждает и В. Н. Малов. Они же были непременным звеном обратной связи: парламент — король. К тому же в словосочетании «магистраты от короны» ничуть не больше «притяжательности», чем в буквально переведенном с французского словосочетании «люди короля». (Предложенных В. Н. Маловым «коронеров» я отвергла как выпадающих из общего стиля перевода и отсылающих читателя скорее к английской действительности; его же вариант «коронные люди» нехорош хотя бы тем, что «коронных людей» легко спутать с «коронными чинами», а коронные чины — это коннетабль, канцлер и другие сановники.)

Так же решала я вопрос о переводе названия «chambre des enquetes». Эту верховную палату в разное время называли по-русски по-разному. «Камера апелляционных дел» в «Отечественных записках» 40-х годов и в «Полном французском и российском лексиконе» И. Татищева (СПб., 1798), она зовется «палатой для письменного производства процессов в первой инстанции» во «Французско-русском словаре» А. Редкина (СПб., 1906) и «следственными палатами» в одном из переводов начала XX в. Наконец, в «Терминологическом словаре» сборника «Внутренняя политика французского абсолютизма» дается толкование — «палата в парламенте, рассматривавшая апелляции от судов низшей инстанции». Я назвала эту палату, а вернее, четыре одноименные и различавшиеся по номерам палаты — «апелляционными».

Отказалась я и от принятых в некоторых наших переводах обозначений «шеволежеры» и «жандармы». «Шеволежеры» — вообще обычная транслитерация французского «chevaux-legers», что означает легкую конницу. Что касается «gens d'armes», то так в XVII в. называли тяжелую конницу, и ассоциация, которую вызывает русское слово «жандарм», здесь совершенно неуместна 25.

«Lettre de cachet» независимо от контекста традиционно переводится как «приказ об аресте» 26. Это далеко не всегда соответствует смыслу оригинала, хотя король зачастую отдавал приказания об аресте именно на таких бланках, скрепленных его подписью. Однако в «Мемуарах» Реца [705] «lettres de cachet», как правило, содержат совсем иные приказания короля или королевы. Я предпочла обозначать их словами «именные указы» или «именные повеления» (ср. у Грибоедова: «именное повеление» 27). «Именными указами» называет lettres de cachet Фонвизин, хотя он как раз истолковывает их как приказания об аресте («lettres de cachet — суть именные указы, которыми король посылает в ссылки или сажает в тюрьмы» 28).

Известную трудность представлял для меня перевод названий некоторых придворных должностей и некоторых воинских званий. Составив обширную картотеку встречающихся в тексте чинов и должностей, я и здесь пошла по пути создания некой условной реальности. После Петра I в русской придворной иерархии возникло множество названий, заимствованных из немецкого языка. Их хотелось избежать в наименовании должностей двора французского. Там, где можно было использовать старые русские слова, не слишком отдающие боярской Русью, такие как «кравчий», «виночерпий», «конюший», я уходила от «мундшенков» («Полной французской и российской лексикон» И. Татищева называет «bouche du roi» — «королевской мундкохской». Естественно было предпочесть этому «служителей королевской кухни»). К сожалению, никуда не деться от «фрейлин», «камергеров», «церемониймейстеров» (в самых старых словарях — «обрядоначальник»). Но зато Габури, porte-manteau de la Reine, я назвала «плащеносцем» королевы (по аналогии с «факелоносцем»), а лейб-гвардейцев именовала офицерами личной гвардии.

Я старалась придерживаться единой системы решений в пределах одного текста, опираясь на собственную картотеку, где были зафиксированы не только уже упоминавшиеся названия парламентских, придворных и военных чинов и проч., но и клишированные выражения, связанные с парламентской процедурой, придворным этикетом. Такая картотека была необходима при долголетней работе над столь объемистым трудом. И однако, некоторого разнобоя избежать не удалось. Это в первую очередь касается транскрипции имен собственных.