Рецепт дорогого удовольствия

— Господи, какая же я дура! — вслух сказала она, едва придя в себя. — Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура! Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собой такое? О чем я только думала?

Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.

— Я хочу вам что-нибудь заказать, — сообщил ей какой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.

Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него, Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:

— Что опять со мной не так?

— Все нормально, — подмигнул тот. — Здесь все друг с другом знакомятся.

— А я просто выпить зашла.

Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейное заведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор она никогда не пила одна, да и вообще пила мало.

— Надо было выйти замуж в восемнадцать, — сказала она сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. — За Борьку Туркина. Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!

Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела дольку шоколада и продолжила монолог:

— Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцать три. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.

Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников, Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда не ухаживали.

— Может быть, тот из бара был венец всему? — продолжала размышлять она. — Может, зря я не стала с ним знакомиться? Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговор остаться старой девой?

Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк, который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселое расположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку и стала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела пару цветочных горшков с подоконника.

В конце концов напилась до бесчувствия и, когда утром зазвонил будильник, просто свалилась с кровати на пол. До ванны пришлось ползти, и тело было таким неподъемным, будто бы его готовили к полету в космос, утяжелив каждый квадратный сантиметр. Хватаясь руками сначала за ванну, а потом за раковину, бедолага наконец поднялась на ноги и возникла в зеркале.

— Мамочка моя! — пробормотала она, ощупывая руками щеки. — Что-то я неважно выгляжу. Может быть, я заболела?

Состояние было новым, и Глаша просто поверить не могла, что во всем виноват коньяк.

— Раиса Тимуровна, у меня грипп, — сообщила она, явившись на работу и едва ворочая языком.

— Сочувствую, — пробасила Подвойская и потянула носом. — Ты рассольчиком лечилась, драгоценная моя?

— У меня его нету.

— Пойди к Бабушкину, он тебе что-нибудь посоветует.

— Нет-нет, — замахала руками Глаша. — Сначала я ему подготовлю обещанные распечатки, а уж потом буду просить совета.

С распечатками ничего не выходило: руки не слушались, и принтер зажевывал бумагу, несмотря на то что Глаша постаралась сосредоточиться.

— Глаш! — сердито крикнул Лева Бабушкин, засовывая голову в ее кабинет. — Ты мне клятвенно обещала…

Глаша обернулась на голос, и Лева тут же пробормотал:

— О господи!

— У меня грипп, — сообщила та. — Не чувствую ни вкуса, ни запаха.

— Еще бы, — пробормотал Лева.

— Лев, у меня такая головная боль! Я утром с кровати упала. Это может быть трещина в черепе?

— Смотря что ты пила. А сейчас тебе нужен кофе.

— Кофе мне не помогает.

— Ты небось чашечку выпила? А тебе надо ведро.

К обеду Глаша посерела. И когда появился рассерженный чем-то Кайгородцев и начал голосить в приемной, она заткнула уши. Через минуту Петя возник в ее кабинете и принялся беззвучно шевелить губами. Потом перестал шевелить и, подойдя к Глаше, потряс ее за плечо. Она застонала и открыла уши.

— Дукельский где-то спрятался, можешь себе представить? — заявил он. — Мои орлы не могут его найти. Кстати, ты собираешься что-нибудь предпринимать? Ну… По нашему делу?

— Да, — выдавила из себя Глаша. — Только не ори так.

— Я и не ору. У тебя есть какой-нибудь план поисков?

— Надо покопаться в вещах твоей жены, в ее бумагах… Или ты уже копался?

— Нет, — испугался Петя. — Я вообще ничего не делал.

— Молодец, — пробормотала Глаша. — Тогда после работы сразу поедем к тебе.

— У меня через час важная встреча. Сейчас соберу бумаги и отчаливаю. Подгребай ко мне домой часов в девять вечера, так будет лучше всего.

— Ладно, — сказала Глаша. — В девять так в девять. Только адрес оставь. А то я на кладбище была, а дома у тебя нет.

Петя нацарапал на листочке свой адрес и даже схему нарисовал, как до его дома добраться. Открыл дверь в приемную и снова заорал:

— А где Подвойская, леший ее забери?

— Не ори же ты так! — простонала Глаша, втянув голову в плечи. Потом махнула рукой:

— Ее нет, она обедает.

— Опять с супом?!

Раиса Тимуровна ходила в столовую, расположенную аж за три квартала. Она придерживалась убеждения, что горячий суп продлевает жизнь, и ежедневно совершала долгие пешие прогулки в поисках борща или рассольника.