Рецепт Екатерины Медичи

— Доброе утро, фрейлейн Вяземски, — поднимает на нее глаза Гундель, и Марика с ужасом видит, что перед ней все та же холодная и суровая фрейлейн Ширер, в которую добродушная милашка Гундель превратилась накануне ее отъезда в Париж.

Да что случилось? Что произошло за время ее отсутствия?! Марика думала, что только ее жизнь пошла за эти несколько дней кувырком, а оказывается…

— Фрейлейн Ширер, — произносит она совершенно таким же ледяным тоном, — я вернулась и узнала, что фрейлейн Керстен скончалась. Поскольку мы с ней вместе работали над составлением нового архивного каталога и работа осталась незаконченной, я хотела бы знать о причине ее смерти.

Гундель вскидывает на нее глаза. Что-то мелькает в них — прежнее, живое, страдающее… Но тут же глаза вновь опущены. И если логика Марики остается для Гундель непостижимой (если честно, для самой Марики — тоже), то она никак не выдает этого.

— Сожалею, фрейлейн Вяземски, но я сейчас очень занята и не могу обсуждать личные проблемы сотрудников. Кроме того, никого из нас не поставили в известность о причинах смерти фрейлейн Керстен. Вам придется подождать герра фон Трота и задать ваш вопрос ему. Если он пожелает, он удовлетворит ваше любопытство.

Любопытство? Какого черта! Да что они тут, все спятили, что ли?!

— Ну и где фон Трот? — грубо спрашивает Марика.

— Не могу знать, — чеканит Гундель, словно какой-нибудь ефрейтор. — И также мне неизвестно, когда он появится. Скорее всего, во второй половине дня. А может быть, и вовсе не приедет сегодня.

Все ясно. Делать здесь больше нечего. Марика делает поворот через левое плечо и вылетает из приемной, мысленно клянясь, что никогда больше не войдет сюда без вызова Адама фон Трота!

Начавшись с утра бестолково, день так же бестолково и катится. Свалив на Аделаиду Венцлов, которая оказалась бессловесной, покорной и весьма усидчивой, оформление карточек для каталога, Марика облетает чуть не все кабинеты в министерстве, где у нее есть знакомые, пытаясь хоть что-то выяснить о причинах смерти Лотты. И выясняет прелюбопытную вещь: примерно треть ее знакомых сотрудников об этом не слышала вообще, следовательно, коллектив АА не был официально информирован о печальном событии. Треть знает о факте смерти, но не в курсе причин. Последняя треть осведомлена и о том, и о другом, но молчит. Отводит глаза. Переводит разговор на другую тему. Осторожно роняет, что лучше об этом не говорить в рабочее время, сейчас весьма ужесточилась дисциплина и очень просто попасть под статью об увольнении. А ведь если ты лишаешься места в государственном учреждении, тебя запросто могут отправить работать на военный завод, обтачивать, к примеру, кожухи снарядов или что там вообще обтачивают, на тех ужасных заводах…

Услышав о столь устрашающей перспективе, Марика прекращает расспросы, возвращается в архив и примерно час проводит в обществе двух неутомимых тружениц — фрау Церлих и фрейлейн Венцлов. Буква А близится к концу, Аделаида приносит карточки для начала оформления буквы Б, фрау Церлих не разгибая спины стучит на машинке, и в это время раздается звонок, извещающий о начале обеденного перерыва.

Опытная фрау Церлих проворно выскакивает из-за стола и мчится в столовую, чтобы успеть занять очередь, пока есть хоть какой-то выбор блюд, а не остался один пустой суп из концентратов и вареный шпинат, который все терпеть не могут. Аделаида Венцлов, которая, видимо, уже успела усвоить, что мешкать во время перерыва никак нельзя, вылетает вслед за ней, зажав в руке пачку талонов на обед. В следующее мгновение Марика хватает с вешалки шляпку и жакет — и наперерез потоку сотрудников, устремившемуся в столовую, бежит в вестибюль министерства. Махнув пропуском перед охранником, выскакивает на крыльцо. У нее час времени. Конечно, очень хочется есть, но она знает, что ей кусок в горло не пойдет, пока она не выяснит, что случилось с Лоттой. Ну да, во второй половине дня приедет фон Трот… Но вдруг он явится только к вечеру или вообще не заглянет в министерство? Марика больше не в силах терпеть неизвестность. Кроме того, ее терзает мысль о фрау Керстен. Как она там одна, да еще и под угрозой отправки в лагерь?

Марике повезло: удалось поймать машину. Да, это вам не Париж, где частный извоз под строгим запретом. В Берлине, наоборот, после того как из-за бомбежек перестал регулярно ходить берлинский транспорт, власти обязали владельцев автомобилей подвозить всех, кто просит. Разумеется, если им по пути или есть время свернуть ради пассажира со своего маршрута. Об оплате речь не идет: можешь — платишь, нет — ну что ж, а? la guerre comme а? la guerre,[36] как говорят французы.