Рецепт Екатерины Медичи

— Ничего не понимаю, что вы такое говорите? — рассеянно бормочет Марика, которая почти не слушает болтовни Торнберга. Гораздо больше ее волнует, что он каким-то образом умудрился встать между ней и Бальдром, и если тот снова вздумает уйти, Торнберг помешает Марике схватить его за руку и остановить. Да чтоб он провалился, этот противный профессор, вместе со своей шифрованной запиской!

А, ну да, шифровка… Первое потрясение проходит, Марика снова начинает мыслить связно. Торнберг упрекает ее за то, что она скрыла шифровку от Бальдра? Ну, во-первых, это не так, именно Бальдр был первым, кому Марика ее показала. Он первым пытался разгадать смысл непонятных символов. Другое дело, что Марика ни словом не обмолвилась Бальдру о толкованиях Алекса, но лишь потому, что ей было совершенно некогда это сделать. Нет, ну в самом деле! Сначала она была у Алекса в лагере, следующий день ушел на дорогу от Дрездена до Берлина, а к исходу следующего дня они с Бальдром уже выехали в Париж. Вчера у них было море каких-то дел. Ночью тоже оказалось не до разговоров, а сегодня в их жизнь влетел злосчастный бразильский органист — и разбил ее вдребезги…

Правильно говорили няньки: птица в окно — быть беде!

Марика с усилием подавляет невольный всхлип, рвущийся из груди, и все-таки умудряется, сделав неприметный шажок, схватить Бальдра за руку. Тот, кажется, этого не замечает: хмуро смотрит на Торнберга.

— Да-да, я вспомнил, — цедит Бальдр пренебрежительно. — Профессор Торнберг! Предсказатель из метро! Мастер угадывать цвет дамских шляпок!

— Ну что ж, это тоже далеко не всякому по силам! — довольно усмехается Торнберг. — Для этого нужен особый талант!

Марика бросает на него сердитый взгляд. Конечно, можно открыть Торнбергу, что ей отлично известен секрет его «таланта», но не хочется ввязываться в разговор. Она отлично помнит, сколь словоохотлив, вернее, просто болтлив профессор, а сейчас от него требуется одно: чтобы он канул туда, откуда выскочил, и оставил их с Бальдром наедине. Бальдр вспыльчив, но очень быстро отходит. Может быть, Марике удастся выпросить у него прощение, может быть, он даже поцелует ее. Если Бальдр ее поцелует, все на свете Дамы с птицами будут ей не страшны, пусть они даже и в самом деле ведьмы…

Принесло же Торнберга в такую минуту! А ведь Марика была почти уверена, что больше никогда не увидит его, более того — что загадочного профессора вовсе нет в живых!

— О Господи! — всплескивает она руками, только теперь осознав это. — Вы живы?! Значит, вас не завалило упавшей стеной?

— Слава Богу, нет, — Торнберг проводит руками по своим плечам и по груди, как бы желая удостовериться, что жив и цел. — Я даже не понимаю, о какой стене вы говорите!

И Марика как будто вновь видит развалины, груды битого кирпича, проломы окон и дверей; ошеломленных, бредущих, словно сомнамбулы, людей; видит пожарных, которые пытаются раскопать завал, — и неестественно длинную фигуру, напоминающую насекомое, пришпиленное к странице альбома беспощадным энтомологом.

«Я говорю о той стене, к которой вы пригвоздили беднягу Вернера!» Эти слова уже готовы сорваться с ее губ, но произнести их мешает внезапно подступившее недоумение: а откуда профессор знает, что рисунок у нее? Неужели все то время, что она топталась в развалинах, тряслась от страха, ругалась с Хорстером, пробиралась мимо мертвого Вернера, Торнберг наблюдал за ней из-за какого-нибудь каменного завала? И, получается, он видел, как она взяла записку из мертвой руки?

Конечно. Именно поэтому он так уверенно заговорил с ней о шифрованной записке. И, честное слово, Марика тоже с удовольствием побеседовала бы о ней, в любое другое время, но не сейчас. Она задала бы Торнбергу множество вопросов, сейчас ей нет дела до всех загадок мира, потому что между нею и Бальдром пролегла вдруг глубокая трещина.

А кстати, о причине этой трещины… Профессор сказал: «Вы нашли моего медиатора». Он появился рядом — как бог или как дьявол из машины — чуть ли не в ту самую минуту, когда Марика поняла, что в записке подразумевалась Варвара. Нет, не поняла — понять , осознать и принять такое трудно, поверить почти невозможно, — она лишь предположила, что может быть так. Каким образом это стало известно Торнбергу? Он что, следил за ней, за Бальдром, как тогда, в развалинах? Откуда следил?!

— Послушайте, Марика, — говорит тем временем Торнберг, — я вижу по вашему лицу, что вас терзает множество вопросов. Поверьте, я ничего так не жажду, как дать вам ответы на них. Более того — сделать это просто необходимо, потому что только вы можете помочь мне в дальнейших моих делах — клянусь, поистине судьбоносных!

— Я не понимаю, что вам нужно от Марики, герр профессор, — неприветливо вмешивается Бальдр. — Не понимаю, ради чего она должна вам помогать, а главное, в чем именно. Ваша записка позабавила нас, даже очень. Ваша шутка со шляпкой также удалась. Но, быть может, хватит клоунады? Разойдемся, и пусть каждый сам себе отвечает на вопросы, которые у него возникают.