— Не бояться? — поразилась абсурдному предложенью она. — А что твоя мама скажет, когда нас вместе увидит? Она ж нас на месте убьет!
— Она нас не узнает. Мы еще не родились. Сейчас 1972 год.
Чуб посмотрела направо и не увидела там ни нового памятника Княгине Ольге, ни древнего Михайловского монастыря — белая горка Владимира была девственно чистой, ничто не заслоняло язычески-прекрасный пейзаж — белый скованный льдом Днепр и противоположный берег. Мимо шла барышня в приталенном пальто и сапогах на массивных квадратных каблуках. Ее сопровождал гражданин в подстреленном пальтишке и шапке-пыжике. Спутник нес в руках почти бесценный, перевязанный бантом «Киевский торт» в круглой коробке с каштаном.
Рядом с Акнир остановилась прикатившая еще из 60-х допотопная «волга» с оленем на капоте. Судя по взгляду, водителя остановило сугубо любопытство — в Городе, где оставшиеся в живых церкви и монастыри величали историческими заповедниками, монашенки, голосующие на дороге, встречались реже, чем Деды Морозы.
— Подбрось к Щекавице, — вежливо поименовала Акнир Лысую Гору. — Через Глыбочицкую. Дальше я покажу. — Девчонка и не пыталась корчить черницу. Откуда водиле — дитю атеизма — знать, как ведут себя настоящие инокини? — Тебе там понравится, — пообещала она Даше Чуб, — ты ж любишь маскарады.
— А мы че, в общежитие театрального едем? — оживилась та. — Я знаю этот прикол. Его построили на Лысой Горе.
— Все верно. Но нам не туда…
Водитель включил радио. Под бодрую песню Кола Бельды
оленья «волга» промчалась по Большой Житомирской, Артема, свернула на Глыбочицкой, повернула…
И Город выкинул штуку, какую выкидывает по сей день, поражая непосвященных в свои тайны.
Признайтесь, случалось ли с вами такое? Идя по знакомой, исхоженной киевской улице, обросшей привычными хрущевками, панельками, сталинками, химчистками и магазинами, вы вдруг сворачиваете на примкнувшую к вашей знакомой — незнакомую, загадочную узкую улочку… И, пройдя метров сто, останавливаетесь, испытывая мистический страх горожанина, потерявшего Город.
Привычный и безопасный Киев исчезает. Вы, коренной киевлянин, минуту тому прогуливающийся по центру столицы, вдруг оказываетесь где-то за городом. Приметы цивилизации пропадают. (Где вы, высотки, почта, химчистка, супермаркет? Были ли вы?) Заманившая вас улочка петляет змеиным зигзагом — то скручивается в клубок, то круто падает вниз или устремляется вверх, в обросшую непроглядною чащей безвестность. Дорога сужается, с двух сторон на вас наступают кусты и деревья. И лишь за одним из них вдруг проглянет дощатый забор крохотной хатки. Кто там живет? Кто может жить в теремке на Лысой Горе?
— Здесь остановите, — наказала Акнир владельцу оленьей «волги». — Сколько с нас?
— Да нисколько, — ответил тот, все еще перемалывая экзотическую встречу с монашенками и за время пути так и не успев обрести какого-либо четкого отношения к ним. — Грех, наверное, с вас деньги брать, — предположил он без особой уверенности. — Скажите, — спросил мужчина поспешно, — а Бог есть?
— А куда он денется-то? — пожала плечами ведьма, выбираясь из машины. — Благодарю, — пальцы чароплетки слегка пошевелились в прощальном привете, и Даша поняла: «благо дарю» в устах Акнир — не пустые слова.
— И че ты подарила ему?
— Немного удачи, — усмехнулась ведьма. — Смешно… Теперь он точно поверит, что встреча с людьми вашего Бога несет благодать.
— Кстати, с праздником вас!.. — крикнул внезапно повеселевший водитель, отъезжая.
Чуб хотела спросить, а какой нынче праздник, но замерла на полуметровом и скользком тротуаре, держась рукой за замерзшую черную ветку вишни.
— Ну, просто Гоголь какой-то! — восторженно изрекла она.
Узчайшая, улегшаяся под углом 30 градусов улица была надежно спрятана между двумя высокими холмами — двумя материнскими грудями Лысой Горы — Хоревицей и Щекавицей, нависающими с обеих сторон до самого неба. Киев, улегшийся на сотне гор и холмов, состоящий из бесконечных перепадов высот, имел множество таких тайников. И «волга» с оленем привезла их в, укрывшуюся в самом сердце Подола, архаичную деревушку, уставленную крохотными дореволюционным домиками с деревянной резьбой. Снег лежал на крышах полуметровым слоем, из труб шел дым. Но особенно Дашу поразили большие костры, горевшие едва ли не в каждом дворе.
— Здесь твоя мама жила? — Чуб тщетно старалась поверить, что внизу, в каких-то ста метрах от них, звенят трамваи и семенят смешные троллейбусы.
— Нет, здесь у нас вечерницы. Я тоже хожу сюда. И мама ходила, и бабка…
— Вечерницы? Землепотрясно! Прям как в селе? — Землепотрясная повертела головой.