Рецепт на тот свет

Вздохнув с облегчением, Маликульмульк пошел в апартаменты княгини — выпить утренний кофей. Она сидела с дамами и развлекалась — Наталья Борисовна раскладывала ей большой и сложный пасьянс, Екатерина Николаевна тихонько наигрывала на клавикордах французскую песенку. Там же была и Тараторка — сидела в уголке с книжкой. Маликульмульк, остановившись в дверях, залюбовался, такая это была жанровая картинка, достойная кисти кого-нибудь из малых голландцев, может, Метсю, Мириса или Терборха.

— Прасковья Петровна, распорядись насчет кофея, — велела княгиня. — Да уж и мне заодно… сударыни, кому еще?

Тараторка увидела Маликульмулька и устремилась к нему:

— Иван Андреич, вы совсем пропали! Без вас уж так скучно — вечера долгие, хоть бы пришли стихи почитать! О комедии уж молчу!

Маликульмульк вспомнил Софи. Тараторка во всех проявлениях своего взбалмошного характера была естественна — за жеманство ей бы влетело от княгини. Тараторка желала повзрослеть — но изображать зрелую и опытную госпожу не стала, хотя актерские способности имела, и в избытке. А вот Софи… Софи получила иное воспитание, в ее кругу общей любовью пользовалось, надо полагать, странное и очаровательное существо, женщина-дитя, и брак с таким воспитанием ничего не мог поделать, оно въелось в душу… даже страшно подумать, что и двадцать лет спустя Софи будет вести себя так же… а Тараторка? Любопытно, какой станет Тараторка?

Но Софи красива. А Тараторка некрасива. И потому есть надежда, что Тараторка поумнеет. Ибо красота развитию разума не способствует… но красота смущает душу, и ей того довольно…

— Ну что, свозил ты дивовских внуков на экзамен? — спросила Варвара Васильевна.

— Ваше сиятельство, не получается. Дивов не хочет их отдавать.

— А он знает, что я велела отправить их в школу и поселить поблизости?

— Знает, ваше сиятельство, — Маликульмульк развел руками.

— С ума он, что ли, сбрел? Иван Андреич, отправляйся немедленно в Цитадель и уговорись с ним, когда заберешь детей. Скажи ему прямо — отставному бригадиру не след спорить с княгиней Голицыной! И скажи еще, что портить детей я ему не позволю! Я сама — мать! И мои старшие уже служат! Мне лучше знать, как растить мальчишек, чем выжившему из ума дуралею! Ступай!

Маликульмульку стало ясно — если сейчас не удастся договориться с Дивовым, то вечером Варвара Васильевна непременно нажалуется князю, да так нажалуется — утром весь гарнизон будет поднят по тревоге, а Сашу с Митей уведут в предместье под конвоем кирасирской роты и с барабанным боем. Старый же бригадир окажется в смирительном доме — и вряд ли когда оттуда выберется.

Не то чтобы Маликульмульк нежно любил упрямого старика — но как-то так вышло, что он вмешался в судьбу Дивова и ощущал некоторую ответственность за бригадира с семейством. Княгиня была права — лучше пойти и попытаться увезти детей без скандала, пока не приняты чрезвычайные меры.

— Кофей-то дайте допить! — взмолился он.

После вчерашнего ушиного разврата он спал неважно и позавтракал не в полную силу. Чашка крепкого горячего напитка, на сей раз без густых рижских сливок, должна была его взбодрить.

— Допивай, — позволила Варвара Васильевна. — А ты, сударыня, что задумала?

Это относилось к Тараторке, которая встала перед княгиней и явно готовилась произнести речь.

— Варвара Васильевна, можно и мне пойти с Иваном Андреичем в Цитадель? А то сижу, сижу дома, совсем не гуляю!

— Маша, это не прогулка, Иван Андреич пойдет в тюрьму по важному делу. Что — и ты за ним в тюрьму?

— Я бы в собор пошла, пока Иван Андреич там. К матушке Анфисе пошла бы, к Лизе! А оттуда бы меня кто-нибудь проводил в замок. Ну, ваше сиятельство! Сил нет сидеть на одном месте!

— Ну, коли к матушке Анфисе… — княгиня усмехнулась. — Беги, собирайся! Обувайся потеплее!

Тараторка поцеловала княгинину руку и умчалась прочь.

— Наконец-то подружку себе нашла, — сказала Прасковья Петровна. — Одна беда, Анфисиной Лизке уже семнадцатый, вовсю невестится. И наша, на нее глядя, задурит.

— Там батюшка Викентий, он ни жене, ни дочкам воли не дает, — возразила Екатерина Николаевна. — Говорит, что поповнам нужно себя блюсти строже, чем монахиням. Иначе на них никто не женится.

— Они друг дружке волю дают. Батька в соборе, а они — у окошечек, с офицерами перемигиваются, — объявила блюстительница общей морали Аграфена Петровна. — И нашу научат!

— Уж чья бы корова мычала, — тихонько, так, чтобы слышал только Маликульмульк, и не шевеля губами, сказала Екатерина Николаевна, вечная врагиня блюстительницы.