Возможно, я получил способность чувствовать все это благодаря матери. Именно с ней я испытал мою собственную ресторанную инициацию, и тут более чем в чем-либо другом, на нее можно положиться – она ощущала всю важность ситуации. (Конечно, были и другие случаи, когда я обедал не дома, которые можно сравнить – если вернуться к моей метафоре – с полуосознанным лапаньем и неандертальскими объятиями ранних сексуальных связей.) Итак: место действия – Париж, ресторан «Ла Куполь», действующие лица – я и моя мать, наша парижская публика и внимательный хор заботливых официантов; трапеза – уха, за которой последовал знаменитый curry d'agneau
[75]для мамы и простой steak-frites [76]для меня, а затем – кусочек лимонного пирога, который мы поделили пополам (здесь я не собираюсь утруждать себя рецептом: просто купите соответствующий десерт у кого-нибудь, кто в этом разбирается). На моей матери было величественно-дорогое черное платье, задрапированное на спине в форме морской раковины, творение именитого дизайнера, которое она носила безо всяких драгоценностей, кроме упомянутой раньше пары серег с изумрудами. Сам я был одет в совершенно очаровательный матросский костюмчик с шейным платком. (И немало горячих взглядов, вне всякого сомнения, было исподтишка брошено в мою сторону. Хотя было забавно наткнуться в каком-то журнале на фотографию того самого мальчика, который так впечатлил Томаса Манна и с которого он писал visione amorosa [77]Ашенбаха. Если говорить честно, то этого мальчика нельзя назвать иначе как бесформенная глыба. И снова искусство берет верх над жизнью.) Возможно, именно в то мгновенье еда и выкристаллизовалась в страсть всей моей жизни. Именно тогда и было принято решение отныне неуклонно придерживаться определенного modus vivendi, [78]в тот момент, когда мама улыбнулась мне над супницей с остатками супа и rouille [79]и сказала:– В один прекрасный день, ch'erie,
[80]я уверена, ты совершишь что-нибудь великое.