Рецепт наслаждения

Таким образом, смерть придает Бретани ее неповторимость. Такое чувство, будто все промахи бретонской культуры – смешные имена; якобы самобытная психология, которую ни один посторонний на практике не в силах разглядеть; кулинарные причуды – вроде морепродуктов, блинчиков и отсутствия вина или достойных упоминания сыров; проблески общекельтского сходства в рудиментах древнего бретонского языка; все эти Керы, Кары и Йанны, поднимающиеся из вездесущего французского языка, как рифы из прозрачной водной глади, только чтобы вселить туристов; двойные наименования на дорожных знаках, – это лишь набор случайностей, взятых напрокат у костюмера, особенностей, которые должны иллюстрировать (но на деле они, скорее, скрывают) фундаментальную и действительную сущность Бретани, чувство близости и неокончательности всех взаимодействий между этим миром и соседним. И разве что в Мексике образ смерти (яркая фигура, исполненная такой же дохристианской жестокости и карнавальности – от исп. «came vale», прощание с плотью) настолько же отчетлив и гротескно полон жизни, как наполовину комический, ужасающий, гримасничающий, скелетоподобный образ бретонского Анку. И в обеих культурах энергия, с которой смерть прославляют и изображают, – дань, причем очень языческая, неотвратимой сиюминутности и крайней определенности жизни. Другими словами, верил ли кто-нибудь искренне за всю историю человечества в реальность жизни после смерти? Когда Миттхауг упал на рельсы перед поездом, говорил ли он себе, что там, откуда он пришел, его еще что-то ожидает? Скорее всего, нет.

Я остановил машину у поросшей худосочной травкой обочины и прошел пешком последнюю сотню ярдов до enclos parroissial [132]Керневаля. Это – классический пример такого enclos, сочетания церковь-статуя-склеп, характерного исключительно для Бретани. Первое, что видит посетитель, – внушительные ворота, ведущие на церковный двор. Они представляют собой высокую арку, на которую опираются три арки поменьше, с колоннами, внизу покрытая замысловатой резьбой балюстрада. Строение украшено пышным барельефом из вырезанных из камня фигур, представляющих в хронологическом порядке слева направо: Еву, рождающуюся из ребра Адама (Адам – с бородой, вид у него спокойный; у Евы нет лица, а волосы, кажется, заплетены в косы; корова и овца при этом смотрят на происходящее с видимым удивлением); разрушение Содома и Гоморры или, точнее, исход Лота и «го семейства, символически представленного тремя фигурами – маленькой, побольше и большой, которые идут вперед, взявшись за руки, аза ними застыла неопределенная бесформенная фигура, предположительно, миссис Лот, переживающая последствия своего опрометчивого взгляда назад (Ветхий Завет безжалостно и во всех подробностях рассказывает нам о том, как на самом деле поступают люди); Ноев ковчег – небольшое судно, похожее на бадью, содержащее, по всей видимости, козу, свинью, корову (еще одна корова) и непропорционально маленького слона, а также фигуру пастуха в головном уборе, с загнутым посохом, по-видимому – самого Ноя; далее мы видим убедительно-торжествующую и воинственную Юдифь, поднимающую вверх голову Олоферна (его глаза, как и у Адама, закрыты); взрослое человеческое существо мужского пола, резвящееся перед коробкой, которую несут на шестах люди поменьше, – предположительно, Давид, танцующий перед Ковчегом Завета; и плотную особу женского пола, наклонившуюся над маленьким толстым младенцем в каменной корзине, – прачка, нашедшая в тростнике Моисея.

За главным входом – триумфальной аркой, если ее так можно назвать, – находится окруженный низкой стеной двор-он-же-кладбище, который ведет к самой церкви. Слева примостилось приземистое гранитное здание с нависающей крышей, в котором несложно опознать угрожающий и mementomori [133]в полном соответствии с его назначением церковный склеп. Его присутствие превращает замкнутую площадь вокруг церкви в землю, находящуюся под знаком почивших предков. Приходится молиться в присутствии их останков. Истина, заключенная в этом месте, несомненно сводится к тому, что все мы несем своих предков в себе, в каждом своем жесте: кому из нас не случалось, совершая какое-нибудь самое обычное действие, беря в руку стакан или вытирая пыль с каминной полки, вдруг заметить, вздрогнув (одна из немногих вещей, от которых действительно вздрагиваешь), что ты сейчас, пусть и неосознанно, но в точности воспроизводишь жест отца или матери? И, наверное, то же самое относится и к исключительным мгновениям жизни, так что мычание (крик, стон, рев, бормотание), которое вырывается из твоих уст в момент оргазма, идеально повторяет никогда тобой не слышанный возглас, тот вскрик, что издал твой отец в момент твоего зачатия.