Рецепт наслаждения

В тот день я съел легкий обед в «Релэ де Пантагрюэль», [191]вычурном ресторане на Луаре в нескольких часах езды от Лориента. Салат, поданный на обед, шокировал бы мою мать настолько, насколько некогда ее творения повергали в тревогу Миттхауга. Я заказал menu du jour, [192]потому что мне хотелось съесть указанное в нем основное блюдо, щуку под beurre blanc, [193]фирменное блюдо берегов Луары, ближе всего подходящее к великим классическим блюдам в этой местности, которая удивительно (учитывая ее центральное с культурной, исторической и географической точки зрения расположение) бедна достойными вкладами в каноны классической французской кухни. Щука неплоха на вкус, но английские рыбаки не любят на нее отвлекаться по причине ее костлявости (о, эти маленькие, злые, острые, как булавки, кости, будто лютые маленькие зубочистки, и то, как утомительно их выбирать, послужило одной из причин изобретения и последующего успеха quenelles de brochet [194]), a beurre blanc, кроме того, особенно выигрывает от сочетания со свирепым разбойником озерных глубин. За этим блюдом должен был последовать tarte `a la cr`eme [195]– заварной яичный крем в тесте, что по сути своей и есть крем-брюле, в котором карамелезированная хрусткая верхушка заменена на масляную, тестяную основу. На первое был простой, без выкрутасов p^at'e de campagne, [196]в котором должная роль была отведена и свинине, и черносливу. Намечалось также «интермеццо» (выражение официанта) в виде salade du chef. [197]Это блюдо показалось мне безмолвным и ослепительным карнавальным шествием из цветов и листьев желтых и оранжевых настурций белых, красных и розовых лепестков роз, пурпурных соцветий чего-то там, бархатцев и лилий, соперничающих своей желтизной, с lollo rosso – красным цикорием и темной, уверенной зеленью салата-рапунцеля в качестве тенорных и басовых нот. Черные тарелки, увы. Использование цветов в кулинарии всегда было элементом декаданса, начиная с рецепта Апиция – мозгов с розовыми лепестками (I век нашей эры), продолжая салатами из трав и цветов баронской английской кухни и заканчивая футуристическим рецептом Маринетти [198]– жареной в кляре и во фритюре rose diaboliche. [199]Маринетти особенно рекомендует это блюдо юным невестам.

Мое menu de jour было единственной уступкой «Релэ де Пантагрюэль», который для разнообразия соглашался подавать еду, которую действительно можно захотеть съесть, в противовес головокружительной сложности изобретений их шеф-повара. Я помню, что заметил в меню запеченного кролика, начиненного телячьим языком, в соусе из раков, шоколада и мандаринов. Блюдо было названо, конечно же в честь дочери повара (lapin `a la mode de Sylvie [200]). В «Релэ» царила атмосфера поражения, малодушного вызова, который окружает из последних сил борющиеся за существование рестораны. Общий оптимизм соседствовал здесь с постепенно выветривающимся боевым духом, и добрые слова посетителей в ответ на отчаянный вопрос ресторатора: «Вам понравилось?», звучащие особенно жалко из-за своей искренности, утверждали одно, а чеки на кассе и полоска пыли на двери – совсем другое. Все неудавшиеся маленькие предприятия до некоторой степени схожи. Дух уныния, упущенных возможностей и непригодившейся изобретательности («Ниша на рынке обернулась пропастью» – как выразился отец об одном своем приятеле, который знал много, но, как оказалось, недостаточно, о редких книгах), присущ всем разваливающимся маленьким заведениям, будь это ресторан (где общий уровень кухни оказался, как выяснилось, совсем не плох: rillettes [201]был в меру жирным, а черносливины – убедительно пухленькими, но сморщенными, как мошонки; салат – освежающий, легкомысленный по расцветке, но не по сути, избежал очевидной ловушки и был не настолько «интересным», чтобы его невозможно было есть; суховатая, костлявая щука прекрасно сочеталась с властным, подчеркивающим вкус шалота beurre blanc; в tarte `a la cr`eme тесто было легким, а начинка цвета бледно-желтого нарцисса – согревающей) или химчистка на Хай-Стрит, где посетителя встречали слишком громкий звонок, неподвижная старуха и жующий жвачку подросток, уставившийся в телевизор за прилавком из огнеупорного пластика, а завернутая в пакеты одежда на вешалках чем-то напоминала мешки для перевозки трупов времен Вьетнамской войны. У моего брата как-то была в Ламбете мастерская над кабинетом ветеринара, который пользовался совершенно заслуженной репутацией убийцы своих пациентов. «Друг чучельника» – так называл его Бартоломью. Так вот, родовая типология несостоятельности присутствовала и там, принимая нематериальную форму миазмов, обычных для зданий, заведений и людей, скатывающихся по наклонной плоскости, и физически проявляясь в неистово-агрессивной вони формальдегида.