Рецепт от безумия

Что там — эта школа, улица и прочее! Вы даже не представляете, как вы сильны, сильны в недеянии своем. Вам Космос дал так много! Не придумывайте ничего от себя. Если сказать, что пища дорого стоит и добывается с трудом, она перестанет быть вкусной. Если сказать, что вы ласкаете только потому, что он ваш ребенок, то он перестанет быть вашим. Если вы скажете «спи», а завтра все это начнется сначала, то разве это будет сон?

Прошу вас, не думайте слишком много. Ваши мудрые мозги могут расплавиться. Научитесь любить свое выстраданное дитя. Не призывайте себя любить всех людей. Научитесь любить хотя бы его. Если каждый будет любить своих детей, то разольется долгожданный океан любви. Не учите ребенка любить соседа по парте. Сделайте сперва так, чтобы он полюбил вас, — это ему проще. Любовь — это подражание, ребенок будет любить вас, став таким же, как вы. Это все очень легко, особенно когда знаешь.

До школы еще оставалось немного времени, и двоечник маялся во дворе между клумбами, вспоминая и вспоминая… Все отошло на второй план, кроме воспоминаний. Ему порой казалось, что сходит с ума. Среди белых хризантем мерещились женские груди, изгибы спины, восковые полупрозрачные ладошки, которые могли, когда нужно, схватить цепко и больно. Таблица умножения уплывала все дальше и дальше, не оставляя даже следа.

Что ж ты делаешь, ирод проклятый! — привел в чувство двоечника голос бабушки. Он опустил глаза и увидел, что стоит на ее любимой клумбе. Медленно, с каким-то внутренним упоением он поднял ногу и с силой треснул по ряду белых хризантем. На удивление, бабушка молчала, вытаращив глаза. Кряхтя, как взрослый мужчина, усердно работая ногами, двоечник медленно месил клумбу, а потом, засунув руки в карманы, с усмешкой наблюдал, как бабушка быстренько сжимается и переходит в позу, которую она обычно принимала перед дедушкой. Это было для него еще одно удивительное открытие.

Пройдясь по следующей клумбе, я вышел со двора. На улице никого не было. Наступала ночь. И, немного порыскав под фонарями, я вернулся обратно. В доме слышались приглушенные рыдания матери, которые уже давно привычно слились с остальными домашними звуками: гудением счетчика, фырканьем холодильника и капаньем воды из раздолбанного крана. Под хаос звуков я сел на диван. Чувства переполняли, и, встав, я не спеша вытащил ящик стола и разбил его о стену. В понедельник, проснувшись в обломках, не умываясь, зато съев все, что смог найти на кухне, с пустым портфелем я пошел в школу, по дороге вспомнив одну из бесконечных историй.

Как я боялся и ненавидел эту дорогу! Сколько раз, дрожа перед страшной школой, я шел с матерью, боясь всего: ее, школы. И не мог понять, почему мать исподтишка бросает на меня подозрительные взгляды, в которых сквозило презрение. Сколько раз, подойдя к школе, я получал по физиономии горячими материнскими ладонями, напрасно стараясь от них увильнуть!

Идиот, тупица, — сквозь слезы причитала мать. — Где твой портфель? Почему же ты голову не забыл?

Ах, мама, родная, если б ее можно было забыть! С каким бы удовольствием я не взял бы эту голову! Может, даже закатил бы ее в бабушкину клумбу. Лишь бы не видеть обшарпанных коридоров, инквизитора-фельдшерицу, розовый пролом в черепе у любимого учителя и незабвенные школьные перила.

А сейчас я шел в школу с пустым портфелем и был горд, что в этот раз не забыл его.

Переступив порог, я ощутил, что на меня наваливается привычный страх.

Пока я с ним справлялся, на меня никто не обращал внимания. Даже в такой захолустной школе первое сентября было для всех величайшей трагедией. Школа усердно пестрела перепуганными первоклашками в белых фартучках, вопящими то ли от ужаса, то ли от радости, и их окосевшими и тоже вопящими родителями. Для родителей — начиналась большая трагедия. И тут же были десятиклассники, которые с нахальными улыбками на все это смотрели. Они топили в своем чрезмерном нахальстве страх перед будущим. В общем, было весело. Каждый радовался, как мог…

Первая перемена началась так, как начиналась всегда. Все выбежали, а я остался в душном классе. Но вспыхнули передо мною мои прозрачные лесные лягушата да мелькнули в коридоре тонкие длинные ноги прошлогодней любви. И, набрав в свои переросшие легкие воздуха, я вышел из класса. Меня даже сразу не заметили. В коридоре было большое оживление. Начальные классы играли в «крышечки», старшие играли на деньги. Кто-то задирал девчонкам юбки на голову, кого-то с хрустом били в углу.