Рецепт от безумия

И ходил я, озлобленный, по школе, замечая, что юные девочки отвратительны в своей похоти, которой они боялись. И, скрывая ее, отдавали себя местами и по частям. С ними можно было валяться в постели сколько угодно и творить все, что угодно. Главное — только не тронуть ту дорогу, которую они оставляли уже заранее одураченному мужу. Что бы они говорили, если бы отсутствовала эта единственная пломба?! Но о ней они вспоминали даже в самые яростные моменты, вызывая этим отвращение, наверное, не только у меня. Это они аргументировали одними и теми же словами: "Как же я посмотрю в глаза матери, если это случится?".

Было очень смешно и противно смотреть на разгоряченную, обнаженную, лежащую в сумасшедшей позе девчонку с воспаленными губами, с которых срывались столь идиотские слова. После которых эти губы бесстыдно и сладко блуждали по молодому возбужденному телу. Я иногда спрашивал, а как после этого они могут смотреть в глаза родителям, на что они хихикали, возбуждаясь еще больше. А потом после всего, практически напрямую, эти губы требовали платы: шоколадок, кино и каруселей. И я, жутко презирая себя и их, водил в кино, поил сладкой водой, рассчитываясь за отдельные места на теле конфетами и мороженым. Так делали все в нашей многострадальной школе.

Еще хорошо помню, как в конце восьмого класса избивал всех подряд пацанов, которые оскорбляли одну красивую девочку из нашей школы, даже лупил ее бывших подруг, которые фыркали, сморщив носы и надувая губы. А историка, прижав в мужском туалете, долго тыкал кудрявой головой в отсыревшую и облупленную стену над унитазом. Все они травили и презирали девочку, которая сумела полюбить и отдалась полностью, а не частями, как было принято. Она ни у кого ничего не требовала. Она ходила по коридору, под самой стенкой, перепуганная и счастливая, вынашивая под сердцем ребенка своей первой и неумелой любви. Был еще и девятиклассник, который тоже ходил с опущенной головой. Эти ребята боялись даже подойти друг к другу, боялись перемолвиться словом, взглядом. Она ждала с мыслью, скорее бы закончился этот ненавистный восьмой класс, чтобы убежать подальше от людей, которые завидуют целостности их любви, завидуют потому, что они так рано нашли друг друга и были счастливы.

Их травили открыто, радостно, с наслаждением, но полностью насладиться травлей никто не смог. Я мешал этому и был очень горд. Конечно, было тяжело бороться с педагогами. А ведь именно они с особым удовольствием занимались травлей и поощряли ее. Но я разрабатывал и находил способы борьбы.

И тут вдруг начали влюбляться в меня девчонки. Я потихоньку становился одним из тех редких избранных, которым они готовы были отдаться не по частям. И даже молодые учительницы задумчиво глядели на меня во время уроков, пока я после бурных ночей тихо спал на последней парте. Действительно, чудо! Сразу две царевны-лягушки.

И одна все-таки догляделась. Это была даже очень симпатичная женщина. Но я был озлобленный, а значит, жестокий. Мне сейчас порой кажется, что моя жестокость не знала предела.

Она была для меня дрянной женщиной, обманывающей своего мужа. Я злобно гордился этими первыми рогами, которые я наставил взрослому мужчине.

Сколько боли и страданий я принес бедной и доброй женщине, которая и женщиной- то не была, а была двадцатилетней практиканткой, которая всего на пять лет старше своего юного любовника двоечника!

Была ли она порочней, чем эти половинчатые девочки? Мне это казалось верхом порока. Царевны-лягушки сделали действительно чудо: из бледного и хилого подростка я превращался в дерзкое, сильное и озлобленное существо.

В общем, учила она нас биологии. Учителей у нас называли по-разному. Был у нас и Физик Математикович, и Химик Технологикович, Физра Физрович — физкультурник, а ее называли просто и фамильярно — Наташка. Гак вот и появилась в моей жизни первая моя женщина. Те два маленьких чуда из леса я никогда не причислял к женщинам — они просто были из сказки. Она же — наш учитель биологии Наталья Александровна — была из презираемых мною женщин Что ж, так бывает нередко: мы презираем тех, кто нас любит, и любим тех, кто нас презирает.

Биология… Я ее любил всегда. Впрочем, ошибаюсь, я просто любил животных, а биология меня пугала и раздражала. Уже тогда я чувствовал, что никакие цели не оправдывают издевательства над животными. Не понимал, как можно оправдать кровавые раны с натыканными в них пластмассовыми трубками. Как смотрит тот, кто это делает, в глаза младших братьев?! А может, он делает это с закрытыми глазами? И после этого всему миру ученые мудрецы авторитетно объявляют, что умнейшие существа — братья наши — живут условными и безусловными рефлексами. Включилась лампочка — слюна закапала Они смеются, находя записи предков о разуме и чувствах животных, смеются над тем, что животных очеловечивали и обожествляли. Они, никогда не общавшиеся с животными, не жившие рядом с ними, а только издевавшиеся над ними, заявляют, что нет у них разума, чувств, любви.