Удается узнать много забытых апокрифов, как ветхо-, так и новозаветных. У меня была возможность поработать в некоторых уникальных зарубежных книгохранилищах: библиотеке Вавельского замка в Кракове, библиотеке Рудольфа II в пражских Градчанах, в шведской Упсале, в бернардинской коллегии во Львове. Это своего рода спецхраны. Переснимать или переписывать тексты мне не позволяли, поэтому я «фотографировал» их глазами. Так и запомнил наизусть на языках оригиналов – на сирийском эстранджело, греческом койне, арамейском, хетто-хурритском, самарийском, набатейском, урартском больше 200 апокрифов, не переведенных на современный язык. Лишь два из них я успел перевести, один назвал «Второковчежьем» (Ноевых ковчегов было, оказывается, два), другой – «Евангелием от Малха».
– Как убедиться в их подлинности?
– Такие свидетельства подделать невозможно: и фразеологические обороты, и логика мышления убеждают. Я почувствовал присущую языкам и времени идеоматику, чужеродность сразу бы ощущалась.
Вот ведь парадокс: работы в Институте вирусологии совсем мало, редкая радость, когда случается поставить эксперимент, поэтому основная специальность превратилась в хобби, зато хобби стало основной специальностью.
– Да под вас нужен отдельный многопрофильный институт!
– Спасибо, что хотя бы не считают больше 98-кратным шпионом. А способов реализации я нахожу немало.
– Скажите, Вилли, а сам-то вы не пришелец из другого мира?
– Переводя на медицинский язык, вы интересуетесь, не страдаю ли я синдромом Кандинского-Клерамбо – бредом мессианства. Уверяю вас: нет. Я, как и многие другие, всего лишь делаю то, что у меня лучше получается.
С годами я стал осознавать иноязычные тексты как лекарство, гармонизирующее особые ниши сознания. Как мы можем не знать химических формул целебных препаратов, но спасаться благодаря им от тяжелых недугов, так и тексты на неведомых языках способны врачевать самым необъяснимым образом.
Вилли пробовал читать свои многоязыкие сочинения друзьям, знакомым. И вдруг оказывалось: у одного снимается обострение хронической болезни, у другого смягчается депрессия. Интуитивно (как и все, что он делает) полиглот стал составлять «лингвококтейли» для своих пациентов.
Ну, например, такой:
– За основу беру по 50 граммов далеких друг от друга шведского и суахили, разбавляю их в 100 граммах испанского, а в качестве тонкой приправы добавляю по чуть-чуть изолированных языков айнов (живущего на японских островах коренного племени) и юкагиров (вымирающего народа Восточной Сибири).
Задача лингвотерапии, как теперь уже, после первых достигнутых успехов считает изобретатель, снять неосознаваемые нейропсихические интоксикации, в которых повинны остаточные фрагменты давно пережитых драматических ситуаций.
Первый случай реальной практической помощи тяжелому больному произошел в 1998 году. Тогда Вилли, накопивший изрядный опыт ротного полевого врача, делал акупрессуру (массажи с надавливаниями на биологически активные точки) пожилому пациенту с опухолью предстательной железы. Терять, как говорится, было нечего, и даже мало-мальское улучшение состояния представлялось маленьким достижением.
– Чтобы повысить угнетенный психоиммунный статус больного, да и самому отвлечься от грустного, я предложил во время процедур почитать собственные стихи. Тот отреагировал кисло: ну, не любитель он поэзии. А если на незнакомых языках? Давайте попробуем, почти нехотя согласился пациент. Читая свои комбинированные композиции на языках далеких языковых групп, я заметил, что работать становилось легче – словно органы больного стали как-то откликаться на непонятные фразы. Настроение слушателя непонятно почему стал повышаться. А со временем больной, словно включившись в игру, стал надсмехаться над своей опухолью, угрожать ей. Я расспрашивал, какие стихи (языки) воспринимаются лучше, что взбадривает. В соответствии с ответами менял пропорции в своих композициях. И постепенно составил такую «языковую микстуру», что состояние больного заметно улучшилось, и опухоль перестала расти. Превысив предсказанные онкологами сроки жизни, понял, что экспериментировал не зря. Трагическая развязка так и не наступила. Однако излечившийся человек по сей день живет в Дубне и, несмотря на преклонный возраст, активно работает на подсобном участке.