Рецепты сотворения мира

Наверное, эту скифскую байку сочинил какой-нибудь поэт-фронтовик, откосивший от окопов в штабе 3-го Белорусского фронта. Сказка – ложь, но, во-первых, детям нельзя рассказывать правду о войне, а главное, Дмитрий сам хотел верить, что он никого не убил в апреле сорок пятого, когда пришла новость о рождении сына.

Однополчане поздравили молодого отца. Сдвинули кружки с ликером «Три косточки». Так летчики называли антифриз, тайком сливаемый из крыла самолета через фильтр противогаза. Ликер бил по мозгам, как кувалда, вызывая веселые судороги и галлюцинации. Кто заглатывал целый стакан, падал на пол и извивался как змей. Очнувшись, рассказывал о полетах в кромешном мраке, где светящиеся нагие ведьмы раздвигают ноги до горизонта и разваливаются каждая на две половины, которые становятся новыми ведьмами, и так до бесконечности, словно в кетаминовом калейдоскопе.

Дмитрий прикладывался к «Трем косточкам» осторожно. Он не любил пить, потому что не хотел раньше времени заглядывать в мрак кромешный. Ему и здесь было хорошо.

Вот только новости из Иванова приходили чем дальше, тем тревожнее:

«Пишу Вам в страшном горе, наш милый мальчик жить не будет, так приговорили врачи. Уж лучше бы он умер при рождении, а теперь мы так привязались к нему. У него диспепсия, т. е. желудочек так неразвит, что не вырабатывает нужных для переваривания пищи соков, все, что он получает, он выбрасывает обратно. А как он кричит, боже, как он кричит. Вчера все-таки положили его в больницу. Галя, конечно, легла вместе с ним. Дома мы держали его, как котеночка, в тепле. А в больнице все холодное. Почти ночью сшила я ему белое тепленькое одеяльце, унесла в больницу. Врач (наша приятельница, которая лечила еще маленькую Галю) сказала, что может ему помочь 10 – процентный раствор виноградного сока. Весь день бегала в поисках его. И вот наконец Начпрод одного госпиталя дал мне его 200 гр. Раствор этот надо вводить в кровь, т. к. желудок все равно вырвет. А какой это мальчик! Как он по ночам любил смотреть на огонек в печи! Красивее его нет на свете. Неужели мне суждено потерять второго Витю? Господи, я даже молюсь, чтобы он остался жив!»

Откровенное признание в конце письма дорогого стоит. Мария Васильевна начала испытывать к Диме родственные чувства. Молитва была для нее еще большим позором, чем взятка. Это сейчас кажется нормальным – подмазывать на всех уровнях бытия, а тогда люди стеснялись, особенно коммунисты ленинского призыва.

Но каковы врачи! Приговорить к смерти невинного младенца, будущего профессора органической химии, открывателя новых молекул, изобретателя веществ, деда нескольких внуков, моего отца. В сорок пятом врачи сказали, что ничего этого не будет: ни молекул, ни внуков. Не старайтесь, Мария Васильевна. Бесполезно! Забудьте! Передайте дочери, чтобы рожала новых. А этого спишем в расход по законам медицины военного времени. По спартанским законам. Будь у нас, в Иванове, скала, мы бы бросили его в бездну забвения. Но скалы нет, поэтому вы сами бросьте эту пустую возню. Мы вам советуем по-хорошему, как врачи, как специалисты, мы тоже люди, много работаем, мало получаем, очень устаем. Всё понимаем, но ничего не можем сделать. Даже не вставая со стула, видим, что сопротивление бесполезно. Это античный рок, Немезида, по-нашему судьба, бог дал, бог взял. Куда вы пошли, Мария Васильевна, с этим недоношенным нежильцом? Не сходите с ума! Будьте разумны!

Но любовь неразумна. Она все терпит и никого не слушает. Тем и сильна, потому и побеждает режимы.

6

Мария Васильевна считала молитву и ерзание перед иконами убийством человеческого достоинства. Этой позиции она держалась задолго до вступления в партию, еще в учительской семинарии, которую окончила с отличием по всем предметам, в том числе и по Закону божьему.