Рецепты сотворения мира

Мне бы тебя хоть одиножды убить.
Тогда бы я прах Твой и рассеял.
А чем? – и подумать нельзя; так мудрено.
Надобно точно знать, на что ты глядел тогда,
когда Бог назначил Тебе умереть.
Невероятно, чтоб Пестель знал ето.
Доселе не с кем и подумать, о Цареубийстве.
Как бы нам, как бы нам, как бы нам.
В боге всегда ищи зачинщика.

Безумный узник Петропавловки был, кажется, единственным гражданином империи, которого боялся император. По всему выходило, что Батеньков сидит ни за что. На Сенатской не был, оружия в руках не держал, солдат не агитировал. Николай хотел освободить Гавриила, но не мог. Сиделец регулярно посылал самодержцу новые стихи о необходимости цареубийства. Мистическая бомбардировка Зимнего дворца из Петропавловской крепости продолжалась двадцать лет. А затем внезапно прекратилась. Заключенный написал в дневнике: «Божественный план исполнен, пора выходить». И вышел, буквально через неделю. Уехал в Томск, где заново учился говорить. Дождался там самоубийства Николая, который, после Крыма, наконец-то понял, о чем были эти записки сумасшедшего.

Наивная советская власть установила Батенькову памятник. В центре Томска, неподалеку от того места, где они со Сперанским проводили заседания ложи «Розовый восток».

Пройдет несколько лет, и, подражая Льву Толстому, я буду сдавать в «Букинист» собрание его сочинений. Тогда вспомню наши домашние семинары веселой науки, а выйдя из магазина на площадь Батенькова, остановлюсь перед памятником, чтобы в который раз услышать странную фразу: здесь все не так, как на самом деле. Она всегда здесь звучит. Эти слова, как воробьи, скачут по площади, заключенной в кольцо трамвайной линии, скачут и чирикают: здесь все не так, как на самом деле.

11

«Здесь все не так, как на самом деле», – повторяла она глухо, словно репродуктор с другого берега Леты. В последние дни своей жизни она много разговаривала с больничным потолком. В тот пограничный год, когда пошляки дважды отпраздновали приход третьего тысячелетия. Но Галину уже не интересовали наши новости. Ее мысли плутали далеко. Руки обирали одеяло в поисках невидимого.

– Бабушка, посмотри на меня. Ты здесь? – спрашивал я.

– Горький, горький шоколад! – жаловалась она.

Я подносил к ее рту пластиковый клапан кружки-поилки. Всасывая воду, она по-младенчески чмокала. Тонкая струйка бежала по бороздке морщины на подбородке. Вода ненадолго прибавляла сил. Торопясь что-то рассказать, Галина выталкивала из себя слова, но смысл за ними не успевал.

Делать было нечего. Только сидеть и связывать обрывки фраз в подобие текста. Есть такие места, где ничего не поделаешь. Больничные палаты. Их часто показывают в сериалах, чтобы потянуть время.

Палата состояла из двух коек и вялой претензии на уют. Телевизор в углу, серое алоэ на окне, вентилятор под потолком создавали атмосферу «повышенной комфортности». Дверь запиралась изнутри, но приватность не приветствовалась в этом заведении. Больничный персонал ненавидел персональные палаты. Кто-то все время ломился в дверь по нелепым поводам.

Час назад приходила сестра в белом халате с карандашиком смерти в руке. Пробурчала: «ГдездесьИнкаЗайцева». Я ответил, что никакой Инки нет, видите – вторая кровать пустует. Женщина покрутила у виска пальцем, хмыкнула, присела на корточки и, стремительно перемещаясь боком, словно бешеный краб, очертила пространство по периметру комнаты. Удалилась довольная. Через несколько минут из щели между полом и плинтусом полезли тараканы. Реплика сестры была не вопросом, а объявлением войны: «Дезинсектизация».

Они появлялись на свет безо всякого желания. Страдальчески шатаясь, ковыляли на середину комнаты, к центру магического круга, нарисованного медработницей, падали и умирали, дергая лапками.

Лечащий врач, заглянувший проведать Галину, был в шоке. Обещал разобраться и наказать. Хотелось ответить: помилуйте, доктор, вы такой солидный, наверняка маститый, возможно, даже светило. Неужели вы до сих пор не разобрались в человеческой природе? Всего два слова: смертная зависть. С этим ничего не поделаешь. Это само по себе наказание. Разумеется, он все понимал, а возмущался просто так, из вежливости. Старинный знакомый Галины. Лет сорок назад она была членом приемной комиссии и произвела на доктора, в то время зеленого абитуриента, неизгладимое впечатление. Как она говорила! Чистый русский язык журчал у нее на устах.