Рецепты сотворения мира

Мы разосрались навеки. Вернулись на родину и помирились. Потом снова поссорились и разбежались. Через неделю встретились в баре и решили, что не можем жить друг без друга. Я, как маленький, поверил в эту фигню и расслабился, но моя радость оказалась сволочью. Через неделю после своего вечного ко мне возвращения ушла на танцы – и с концами. На звонки не отвечала. В сетях не светилась. Исчезла. Тревога росла у меня в голове, как волшебное дерево, – за ночь до небес. Потеряла телефон. Потеряла совесть. Потеряла себя. Над ней надругались и утопили в реке.

Под утро, намозолив ухо телефоном, решил окатить тревогу холодным душем. Но сделал только хуже, потому что оцифровал исчезновение ее розовой зубной щетки из стаканчика на раковине. Вместо облегчения – слава богу, жива! – зашелся от гнева. Грохнул стаканчик об пол и хлопнул дверью. Оказывается, легче воображать чужую смерть, чем смотреть на свою одинокую зубную щетку и думать, что это навсегда.

За три дня выкурил блок сигарет. Убил желудок. Не мог ни есть, ни спать. Разговаривал сам с собой, запершись в квартире, и даже кричал на себя:

– Она что, больше не придет?

– Обязательно придет.

– Не ври мне, слышишь! Я не маленький. Я, может быть, сейчас заплачу, но я не ребенок, чтобы утешать меня так по-дурацки!

Набрал в скайпе знакомого психотерапевта, авантюриста и фантазера, который скрывался в Черногории от вечных вопросов коллекторских агентств. Изложил ему суть дела. Он хохотал надо мной, скотина:

– Мне бы твои проблемы! Ой, не могу! Девушка ушла, какая драма. Слушай меня. Слушаешь?

– Угу.

– Даю установку: разбитые сердца в задницу. Запомнил? Чао!

Я долго не мог простить психотерапевту издевательского тона. До следующей весны, когда он утонул в Которском заливе, испытывая карнавальный костюм говорящей водяной крысы. Тогда я, конечно, простил. Но осадочек остался.

Потому что после того нашего скайпа я твердо решил обрубить привязанности. На полу в ванной комнате нашел крупный осколок стекла. На сгибе локтя – синюю линию вены. Вспомнил добрый совет древних римлян: резать вдоль, а не поперек. Это важно во многих жизненных ситуациях, но особенно в последней. Двигаться вдоль обозначенного пути, глубоко вспахивая борозду. Поперек – суета, ерунда и бессмысленное кровопролитие. Так делают истерички и дилетанты.

Перед началом операции заглянул в зеркало, где нервно ерзало мое отражение. Пока, двойник! Надеюсь, больше не увидимся. Не трусь! Но он трусил и не хотел расставаться, гипнотизируя умоляющим взглядом. Я смотрел на него не мигая, ждал, когда ему станет понятна бесполезность мольбы. Мы сделаем это. Его взгляд метался по зеркальной поверхности. Что? Предлагаешь зарезаться зеркалом? Он покачал головой. Его губы шевелились беззвучно. Смотри внимательно. Сосредоточься. Хотя бы раз в жизни отвлекись от самого себя. Вдруг не пожалеешь. Ладно, Doppelgänger, давай исполним твое желание. Почему бы и нет? Мы оглядели зеркало, каждый со своей стороны. Не помню, кто первый увидел этот маленький предмет. Я или он. Предмет не больше ногтя, который мы не замечали раньше, в корчах тревоги и ярости.

Ее послание. Она приклеила к зеркалу марочку из счастливого Амстердама. В правом верхнем углу, как на конверте. Выбрала не что попало, а с картинкой, изображающей ядерный мухомор. Как бы в знак уважения к тому, что иллюзии нравятся мне больше, чем настоящая жизнь.

Была у нее, кажется, я уже рассказывал, идея-фикс настоящей жизни, которая бьет ключом где-то рядом, на соседней улице или прямо за стенкой. Поэтому надо ловить сигналы и соглашаться на любые предложения – а вдруг это оно самое? Искать настоящую жизнь, открывая разные двери. Последняя, за которой она исчезла, вела в танцевальную секту, где кружились под заунывную музыку.

Кто она? Не скажу. Во всех файлах я заменил женские имена двумя буквами. Можно расшифровать «моя радость» или как-то иначе. Не имеет значения. Главное, что последняя МР дала мне ключ.

Который я разжевал, проглотил, запил водой из-под крана, отложив на время осколок стекла. Вернулся в комнату, лег на пол и закрыл глаза. Внутри было темно, как до сотворения мира. Ничего не происходило. Потом застучали зубы, по рукам и ногам побежали амфетаминовые мураши. Зачем к благородному веществу добавляют эту дискотечную пошлость? Амфетамин. Лучше уж два пальца в розетку. Или не два. Или не пальца. Или не в розетку. Вот. Кажется, началось.

В дверь позвонили. «Открой!» – крикнул я двойнику. Он метнулся из ванной комнаты послушной тенью, отщелкнул замок. На пороге стояли мои бабушка и дедушка, как живые. Одетые по-воскресному, они выглядели прекрасно. Дима в костюме, при галстуке с бриллиантовой булавкой. Галя с любимой парижской сумкой, на которой бисером вышита Эйфелева башня.

– Конечно, – сказала Галя. – Он ничего не ел. – Из сумки она достала розовую кастрюльку. – Где кухня? Сейчас разогрею пельмени и сделаю блины. Он должен поесть.

– Он должен послушать музыку, – возразил Дима, вставляя в аудиосистему айпод. – Чтобы не страдать херней.