Рецидив

Илья обошел меня кругом, заглянул в лицо, задал вопрос и, склонив голову, ждал ответа. А мне и ответить было нечего. От него пахло чем-то сладким, даже приторным, Шакал поднял руки, положил их на мои голые плечи, я так и стояла пред ним в том, в чем собиралась войти в клетку над танцполом. За спиной у двери пыхтел Коваль, а Шакал, больно сдавив мои плечи, тряхнул, заставляя посмотреть на него.

Илью можно было назвать вполне симпатичным парнем, невысокого роста, скорее жилистый, чем накачанный. С виду может показаться, что он хилый, но это не так, мне приходилось видеть, как он избивает людей, как наносит четкие и точные удары. Как в его глазах нет ничего: ни жалости, ни сострадания, только холодная ярость, даже не ярость, а жестокость маньяка. Он почти получал удовольствие от этого, хотя я не знаю, что чувствуют люди под дозой и что ими руководит, но это страшно.

Тогда он в кровавое месиво разбил парню лицо, меня чуть не стошнило, вокруг стоял запах крови и мочи, а он все бил и был. Модная стрижка, впалые щеки, плотно сжатые бледные губы, в светлых глазах постоянный наркотический блеск. Я не знаю, чего от него ожидать, и это самое страшное. Не понимаю, как Машка, ах, да, простите, Мэри, по нему сходит с ума так, что готова выцарапать всем глаза, а особенно мне.

Стою, молчу, стараюсь дышать ровно, ничем не выдавая свой страх. Господи, меня реально от него воротит. Почему раньше такого не было? Почему я только сейчас осознала, кто передо мной стоит и с кем я была? Реально сейчас стошнит, даже не от страха, а от понимания всего. Сейчас смотрю и не могу видеть, все противно: его дыхание, прикосновения, даже сам факт того, что он рядом. Чувствую, как учащается наш пульс, как внутри нарастает мандраж.

— Ну, что молчишь, мое сокровище?

Я чувствую тепло его тела, Илья проводит по щеке костяшками пальцев, сжимает подбородок, приподнимая мое лицо, внимательно смотрит в глаза.

— Плохо себя чувствовала, отравилась чем-то. Пришлось уйти, не сказав никому ни слова. Реально блевла полночи, да и сейчас не лучше себя чувствую.

Мне даже врать не надо, что меня мутит, но я так складно вру, даже самой нравится эта легенда, а голос все равно предательски дрожит.

— Допустим. Но ты ведь знаешь, как я не люблю, когда мне отказывают и не выполняют указания?

— Да.

Отвечаю шепотом, по спине стекает холодный пот, но смотрю прямо в глаза мужчины. Я не поверила, когда мне сказали, что ему уже почти тридцать семь, на вид гораздо моложе. Он и сам похож на шакала, вполне оправдывает свою кличку: хитрый, изворотливый, жестокий, мстительный. Он может производить обманчивое впечатление простого парня, но это не так.

— Сколько ты работаешь у нас?

— Не много. Вроде, три месяца.

— Да, не много.

Снова обходит меня кругом и останавливается за спиной, прижимается всем телом, я чувствую его стояк через тонкую почти ничего не скрывающую ткань боди. Чисто на инстинктах дергаюсь вперед, но он вдавливает свои пальцы в мои плечи и прижимает к своей груди сильнее.

— А это именно после твоего прихода все пошло не так, все покатилась в ебаную пропасть. Как я раньше не догадался. А сейчас все сошлось.

Говорит тихо, голос такой режущий, словно тупое острие по коже, медленно проводя по одному и тому же месту.

— Не понимаю тебя.

— Не понимает она, ах ты, моя милая глупышка.

— Я только танцую, и ничего больше. В клетке над танцполом.

Говорю, как есть, я только танцовщица гоу-гоу, надеюсь, про тот вчерашний приват он ничего не знает. Не думаю, что Жора кому — то рассказал, как продал меня, а дура повелась и пошла.

— Конечно, мой ангелочек, только танцуешь, а еще иногда скачешь на моем члене за определенную услугу, да? Думаешь, я тебя прикрою, если кто еще захочет покувыркаться с такой куколкой.

Шакал провел по моей открытой шее носом, глубоко вдыхая запах, а потом, резко зажав шею локтем, так, что от испуга я вцепилась в его руку, облизал языком висок.

— Хорошая девочка, красивая девочка Агата. Ведь Агата будет хорошей девочкой и расскажет, что же она на самом деле делает в моем клубе?

— Я…я не понимаю, о чем ты.

Эта фраза стала в последнее время основной в моей жизни, Морозов спрашивал, я включила дуру, потому что не могла предать Шиловых, теперь вот Шакал требует правды, которую я не знаю.

— Не заставляй меня делать тебе больно. Я не хочу этого. Пока не хочу.

— Илья, послушай, я, правда, не понимаю, о чем ты. Скажи, что случилось?

Хватаюсь за его руку, пытаясь ослабить хватку, но он продолжает уже другой рукой прижимать меня к себе, часто дышит. А моя кожа покрывается испариной, голос дрожит, снова откуда-то глубоко изнутри накатывает паническая атака.

— Ты еще спрашиваешь, что случилось? Меня обокрали, кто-то знал, кто-то очень много знал, и у меня увели честно купленный товар.

— Но, я.…я ничего не знала, я не могла ничего знать.

– А вот это мы скоро узнаем. Ты ведь расскажешь нам все, все, что знаешь, все, что спрятано в этой прекрасной головке.