В голосе женщины столько отчаянья и мольбы, что замираю на месте, пристально смотрю на нее, все так же выкручивая руку ее мужичку. Молодая, красивая, длинные вьющиеся волосы, бледная кожа и большие темные глаза, коротка куртка, ботинки на высоком каблуке.
Может быть, будь я в другой ситуации, то ее просьба могла быть вполне выполнима, но только не сегодня и не сейчас. Мне самому нужно уносить ноги как можно дальше.
Ничего не отвечаю, отталкиваю мужика, она подбегает к нему, кидаю большую спортивную сумку на пассажирское сидение. Машина заведена, переключаю скорость, выворачивая руль, объезжаю старую Хонду, которая, падла, сдохла совсем не в нужный момент. Газую, оставляя за собой облако выхлопных газов, вижу в заднее зеркало, что женщина бежит за машиной, что — то кричит, машет руками. Но мне уже все равно, мне глубоко все равно до чужих страданий, просьб и проблем. У меня сейчас полно своих.
В салоне тихо и тепло, датчик показывает больше половины бака топлива, мне должно хватить. В голове сумбур, но я все сделал правильно, нельзя отступать от намеченного плана, нельзя корить себя за то, что сделал что-то неправильное, нарушил закон, переступил черту, после которой назад дороги нет. Да, назад дороги точно нет.
— Ты кто?
Это было так неожиданно в полной тишине и темноте, что казалось этот голос звучит у меня в голове. Дернул руль, машину чуть повело, а по позвоночнику прошел ледяной холод. Резко оборачиваюсь, прямо передо мной лицо девочки. Сколько ей? Лет двенадцать? Большие сонные глаза, она хлопает густыми ресницами и с непониманием смотрит на меня. На голову натянут капюшон толстовки, такой смешной, с ушками.
— А где Всеволод и мама?
— Сука! Сука!
Бью по рулю ладонями, смотрю на дорогу, начинаю понимать, почему за мной бежала та женщина. Это ее дочь, она была в машине, спала. А я, мать его, герой, угнал тачку вместе с ребенком. Натягиваю бейсболку еще ниже, тру заросший щетиной подбородок и щеки. Снова сморю назад, девочка сидит, поджав под себя ногти в белых носках, странно так смотрит и кусает губы.
— Не бойся, я высажу тебя скоро.
Сам соображаю, куда ее деть, пока меня не накрыли за киднеппинг, а еще за ограбление и угон. Да, перспектива сесть сразу по трем статьям вырисовывается шикарная. По трассе, как назло, ни одной забегаловки или заправки. Хотя, как ее оставить там? А вдруг что случится? Кто знает, какого долбанутого дальнобойщика занесет в эту забегаловку и что он может сделать с девчонкой.
— Черт! Черт!
Впереди маячит пост ГАИ, сбавляю скорость, из гайцов никто не стоит, проезжаю мимо, останавливаюсь в сотне метров от него. Но чего-то совсем не опасаясь, что меня остановят, а у меня нет документов и чужой ребенок на заднем сидении.
— Надевай кроссовки и выходи. Дойдёшь до поста, там все расскажешь и позвонишь родителям.
— Рассказать, что вы меня похитили?
Сзади движение, девчонка что — то ищет и обувается.
— Рассказывай, что хочешь, только выходи.
— А если не выйду, то что?
Оборачиваюсь, она смотрит с вызовом, маленькая, а такая дерзкая. Вот она, избалованная молодежь, растет, вся такая упакованная, папашка на Мерседесе.
— А не выйдешь, я тебя сдам в бордель, здесь недалеко есть один.
Конечно, вру, чтоб только напугать девчонку, чтоб не задавала лишних вопросов, чтоб не смотрела на меня так и быстрей ушла. Но она сидит, словно застыла, видимо, переваривает информацию.
— Ты этого не сделаешь.
— Это почему же?
Но она ничего не отвечает, выходит, громко хлопая дверью. Странная такая, но в ее прощальном взгляде не было ни страха, ни отчаяния, не было ничего, кроме сожаления.
— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в международном аэропорту Мюнхена имени Франца — Иосифа Штрауса, местное время двадцать часов тридцать минут, температура воздуха плюс пятнадцать градусов.
— Ну, словно в Ташкент прилетели, а не в Германию.
Я словно вынырнул из прошлого, не могу сразу сообразить, где нахожусь.
— Морозов, ты чего? Кошмар увидел?
— Да, что — то типа того.
— Ты завязывай давай, мне не нужен дерганный начальник охраны.
— Завязал уже.
Встаем, покидаем наш шикарный бизнес класс, стюардесса улыбается, как родному, Воронцов даже не смотрит на нее, а мне и вовсе не до ее улыбок. Все, что я пытался забыть, само всплывает в моем сознании. Застываю на полпути к выходу, словно пораженный догадкой.
Та девчонка с большими глазами и смешными ушками кошечки на капюшоне толстовке в угнанном Мерседесе с фартовыми тремя семерками, это Агата. Это была именно она.
Глава 18 Глеб
Глеб
Зону таможенного контроля прошел, как в тумане, в голове полная мешанина из прошлого и настоящего. Все складывалось в какую-то неправильную мозаику, постоянно чего-то не хватало, причем нужных и важных деталей. Воронцов что-то говорил, я его не слушал и не слышал.
Как только вышли на улицу, замер на месте, как от удара. Вспомнил Агату, хотя в последнее время думаю постоянно о ней, но именно сейчас было чувство, что она в беде. Ведь не послушалась, наверняка, поперлась в клуб.
— Я же просил тебя, Агата.
— Ты что-то сказал? Морозов?