До сих пор трудно поверить, что ее нет. Порой, заслышав стук копыт, я выглядываю на улицу в надежде завидеть Бонни Блу на ее толстеньком пони рядом с гордым отцом, который сдерживает ход черного жеребца, приноравливаясь к ней.
Тем, кто считает Атланту бездушной, следовало бы посмотреть, как скорбел весь город по этой девочке. На похороны пришло столько народу, что не меньше сотни осталось стоять за порогом, не поместившись внутри.
И если смерть Бонни нанесла твоему брату страшный удар, то распад брака просто уничтожил его.
Розмари, Ретт в глубине души — влюбленный. Удачливый бизнесмен, авантюрист, светский денди — все это костюмы, в которые рядится вечный влюбленный.
Бонни Блу была последним связующим звеном в их браке. Ретт видел в ней неиспорченную Скарлетт, такую, которая любит его без оглядки. А Скарлетт любила Бонни как свое новое воплощение, как образ той, кем она могла бы стать, если бы только, если… Бонни знала, что ей нужно, а Скарлеmm — нет, и пока Скарлетт пускала пыль в глаза, Бонни вызывала наше искреннее восхищение.
Ретт со Скарлетт всегда были на ножах; ныне же бой идет не на жизнь, а на смерть — столкновение двух бесприютных душ. С ними сейчас очень тяжело: в общении появилось столько горечи и усталости, возродилось множество былых упреков, взаимные уколы все наносятся вновь и вновь, а раны от них не заживают.
Розмари, ты нужна брату.
Я мало что видела. Как-то раз, когда была совсем юной, мы с Питтипэт и Чарльзом ездили в Чарльстон. Мне он показался гораздо более искушенным, чем Атланта! Мы останавливались в гостинице Миллза (интересно, существует ли она еще?), и там, в столовой, мне подали улиток вместе с прибором, которым следовало придерживать раковину, другой рукой нанизывая мясо, чтобы вытащить наружу. Я подумала, что это щипцы для колки, и пыталась с атлантовским упорством расколоть раковину, пока наш добрый официант не спас меня: «О нет, мисс! Мы в Чарльстоне делаем иначе!»
И я стала подозревать, да и сейчас уверена, что в Чарлистоне многое делается иначе — то, чем в занятой Атланте пренебрегают или не делают вовсе.