Ретт Батлер

Чарльстонским дамам, как оказалось, пришлись по душе учебные упражнения легкой кавалерии: левая рука всадника сжимает поводья, правая — саблю, обнаженный клинок вспыхивает серебряной аркой над головой храбреца и и следующий миг обрушивается на соломенного солдата.

Одетые в синюю форму федералов, чучела сжимали метлы-винтовки.

Женщины восторгались юными воинами, которые с презрением отвергли красный, белый и голубой цвета, позорящие славное знамя пальметты.

Розмари Хейнз восхищалась до хрипоты.

Изменился и Эндрю Раванель. Бывший меланхоличный гуляка повеселел; невнимательный прежде к чувствам других, он теперь жаждал проявить заботу. На службе у новой республики Раванель по-королевски пекся о подчиненных.

Чарльстонский гарнизон федеральных войск воровато ретировался в форт Самтер, мощную крепость на острове в самом сердце городской гавани. Жители Чарльстона с негодованием протестовали против этого самовольного захвата собственности штата Каролина, а мистера Линкольна предупредили, что любая попытка снять осаду или снабдить продовольствием форт Самтер будет жестоко пресечена.

Когда Розмари вернулась домой после традиционного утреннего развлечения — смотра кавалерийских учений, ее охватила тоска. Глубоко вздохнув, она попыталась успокоиться: «Меня ждет Мэг». В те дни, когда кавалеристы не выезжали на учения, Розмари просыпалась с головной болью и оставалась в постели до полудня.

Миссис Батлер Хейнз понимала, что ей грех жаловаться. Джон Хейнз был хорошим человеком. Но он и не думал вступать в ряды кавалерии; напротив, даже подшучивал над собственным неумением держаться в седле. Если его пальцы испачканы чернилами, так что ж с того? Он торговец, приходится вести расходные книги.

И все же порой, когда муж уходил по делам, Розмари овладевали воспоминания о поцелуе Эндрю Раванеля. Какая пропасть разверзлась между ней и Шарлоттой! Когда давняя подруга заходила навестить ее на Чёрч-стрит, всегда следовал ответ: «Мисс Розмари нет дома», «Мисс Розмари нездорова». Как можно спокойно болтать с подругой, которая делит с Эндрю дом, постель, жизнь и светлое будущее?

Розмари с трудом удавалось отогнать горькое сожаление.

Муж привозил скромные подарки: серебряную вазочку, золотую брошку искусной работы. Но Джон ли виноват, что вазочка была, на ее вкус, аляповатой, а брошка не подходила ни к одному наряду?

Он никогда не говорил о политике и ни разу не присутствовал на учениях легкой кавалерии. Даже защищал немногих оставшихся в Чарльстоне юнионистов: «Разве нельзя придерживаться разных взглядов, не смешивая при этом с грязью честных людей?» Каждый день, кроме воскресенья, Джон шел в свой офис на верфи «Хейнз и сын». И все время был занят переговорами с капитанами судов, перевозчиками, поставщиками и страховщиками. Как-то весенним вечером Розмари стояла у окна, выходящего на парадный подъезд, и увидела мужа, который взбегал по ступенькам с веселой улыбкой. После этого она перестала подходить к окну перед его приходом. И пока муж играл с Мэг перед ужином, Розмари оставалась у себя в комнате.

После трапезы, выслушав простенькие молитвы дочки, они укладывали ее спать. Затем Хейнз читал Розмари отрывки из Бульвер-Литтона или иного достойного романиста.

— Может, дорогая, хочешь чего-нибудь полегче? Из Вальтера Скотта, например?

Каждый вечер Джон завершал молитвами за спасение Чарльстона и всего Юга. Молился о ниспослании мудрости нынешним лидерам, здоровья и счастья — друзьям и родным, называя каждого по имени. Наконец наступало время подниматься в спальни, и Джон Хейнз иногда с надеждой спрашивал, как расположена жена.

— Нет, милый, — бормотала Розмари, — Не сегодня.

Порой чувство вины брало верх, и тогда Розмари отвечала чересчур бодро:

— Сегодня прекрасно себя чувствую, Джон.

Муж проводил ночь с ней и на следующее утро, насвистывая, уходил из дома. Розмари отчаянно хотелось, чтобы он не свистел. От этого у нее болела голова.

Обоих радовала только маленькая дочь.

Отец говорил:

— Когда я возил Мэг в Уайт-Пойнт-парк, она в своей желтой шальке встала в двуколке и помахала солдатам ручкой. Один кавалерист, решив дать ответное приветствие, вытащил саблю; так ее скрежет по ножнам так напугал девочку, что бедняжка расплакалась!

Мать подхватывала:

— А знаешь, что наша проказница сделала со своими голубыми туфельками? Они никогда ей не нравились, и она велела Клео подарить их какой-нибудь бедной девочке. «У меня слишком много туфелек».

Вслед за Южной Каролиной из Союза вышли Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас.

И хотя январь выдался исключительно холодным — в Пьемонте даже выпал снег, — чарльстонцы не обращали внимания на неудобства при проведении Недели скачек, первой в независимой Южной Каролине.

Джон Хейнз отменил туристические рейсы в Нью-Йорк и Филадельфию, зато стал возить туристов из Ричмонда и Балтимора.

Знатоки лошадей утверждали, что состязание Джиро Лэнгстона Батлера и Альбина Джона Кэнти стало самым захватывающим за сотню лет; поговаривали, будто Батлер поставил на Джиро 25 000 долларов.