И вот спустя много лет Ретт не может отвести глаз от ветхого дома.
— О чем задумался? — спросила Розмари.
— Прости, сестренка. Замечтался. Эдгар Пурьер любил приходить к Джеку. Эдгар обожает играть на слабостях стариков. А Эндрю это ненавидел. Он был порядочнее отца.
— А ты?
Ретт, поразмыслив, ответил:
— Я думал, мне больше всего подходит преисподняя.
Кусок старой черепицы, соскользнув с поросшей мхом крыши, с треском упал на землю. Текумсе прижал уши.
— Тихо, малыш, тихо, — Ретт уверенно натянул поводья.
Мэг с Клео разместились позади на сиденье для слуг. Ретт почувствовал жаркое детское дыхание в шею.
— Мамочка, нам еще далеко?
— Недалеко, милая, — ответила Розмари, — Смотри! Вон там, в реке, коряга. Правда, похожа на орла?
Ретт щелкнул поводьями, и Текумсе, потанцевав на месте, пустился проворной рысью.
К ним приближалась маленькая повозка, которая, как и низкорослая лошадка, тащившая ее, была мрачного черного цвета. Когда они поравнялись с Тунисом Бонно, тот коснулся шляпы, приветствуя Розмари.
Ретт так же поприветствовал миссис Бонно.
Руфи Прескотт Бонно, довольно светлокожая пухленькая молодая женщина, была затянута в корсет и едва дышала.
— Добрый день, капитан Батлер. Чудесный день, вы согласны?
— «Весны и лета чище и блаженней представший предо мною лик…»[20]
Миссис Бонно продолжала улыбаться.
— Мой отец, преподобный Прескотт, учил меня писать.
Я больше знакома с проповедями доктора Донна, чем с его поэзией.
Ретт потянулся.
— Но ведь такой день просто создан для поэзии, правда?
Тунис сказал:
— Здравствуй, Текумсе. Мисс Розмари, вижу, вы хорошо заботитесь о коне. — Он кивнул на сиденье для слуг.
— Малышка мисс Мэг, как поживаете?
Мэг прижала пальчик к губам.
— Капитан Батлер, — сказала Руфи, — каждое воскресенье в Первой африканской церкви мы молимся за то, чтобы ваша с Тунисом поездка прошла удачно.
— Ну, — улыбнулся Ретт, — и я молюсь.
— Получили письмо от папаши Томаса, — сообщил Тунис.
— Родители Туниса, — объяснил Ретт Розмари, — эмигрировали в Канаду.
— У отца моего мужа, — вмешалась Руфи, — есть дом в Кингстоне, в Онтарио, миссис Хейнз. Томас Бонно говорит, что там лучше.
— Папа говорит, — подхватил Тунис, — в Канаде холодно до чертиков.
Ретт придержал Текумсе.
— Тунис, клянусь, этот конь не был таким пугливым, когда я оставлял его тебе.
— Выходит, у негров лошадям больше причин быть пугливыми, чем у белых, — с каменным выражением лица ответил Тунис.
— Может, поэтому, — согласился Ретт. — Приятно было увидеться, миссис Бонно. Передайте мои благодарности церкви за молитвы.
Тунис кивнул и причмокнул, погоняя лошадь.
Когда солидная черная повозка скрылась за поворотом, Клео пробормотала:
— Эти свободные черные слишком много воображают о себе.
Проехали плантацию Хоуптона и Дэриена. Группы рабов засеивали поля в Чемпни.
— Мы в Броутоне так поздно никогда не сажаем, — не одобрила Клео. — Надсмотрщик не позволяет.
— Ты сейчас не в Броутоне, — напомнила служанке Розмари.
— Уж я ли не благодарю Иисуса за это!
— Я слышал, — сказал Ретт, — Уэйд Хэмптон купил старый дом Пурьеров.
— Кэткарт Пурьер сейчас живет в Лондоне. Очевидно, война отпугнула его музу.
Ретт покачал головой.
— Бедный Кэткарт. Господи, как он завидовал людям, наделенным талантом! Эдгар сейчас начальник военной полиции в Атланте — понимаешь, такая у него работа. Всю свою жизнь Эдгар стремился не стать похожим на отца.
Розмари тронула брата за рукав.
— Вон наш поворот — за тем большим кипарисом.
Повозка катилась мимо дубов, обросших бородатым мхом, к просвету, где на сваях расположился рыбацкий домик Конгресса Хейнза, похожий на болотную птицу.
Розмари глубоко вздохнула.
— Как я люблю это место! Мы сюда больше не ездим. Если Джона в городе не держат дела, то всегда находятся гражданские обязанности. Что за чудный день! — Она с наслаждением подставила лицо солнцу, — Верно?
Пока Ретт с Розмари поднимались на террасу, Мэг побежала к реке. Юбочки ее взлетали вверх, шляпка подпрыгивала на голове, а Клео бежала следом, крича:
— Не лезь в грязь! Там змеи! Упадешь в воду!
Конгресс Хейнз соорудил этот незамысловатый домик в прохладном месте, где не водились москиты: открытая терраса с перилами, ведущая в единственную большую комнату с закопченным камином, грубо сколоченными скамьями и столом, изрезанным инициалами наезжавших сюда мужчин.