Мальчиком Ретт приплывал сюда на лодке — юркие стрекозы стремительно налетали на добычу, шурша, проносились летучие мыши — и видел, как Конгресс Хейнз с друзьями, далеко, лиц было не разглядеть, выпивали и смеялись, сидя при свете лампы. Проплыв вниз по течению черной реки, мальчик, невидимый в темноте, все думал, сможет ли он когда-нибудь оказаться среди них.
А теперь Ретт, поставив ногу на ограду, закурил сигару, пока Розмари распаковывала корзину с провизией и ставила серебряные рюмочки на перила.
— В детстве я все мечтала побывать в тех экзотических местах, где бывал ты. Скажи, братец, а пирамиды действительно такие огромные, как говорят?
Ретт откупорил вино.
— Никогда не был в Египте. Может, после войны съезжу.
Задумавшись, Розмари некоторое время глядела в воду.
— Меня беспокоит мама. В город не выезжает, друзья ее не навещают, а отец выдумывает всякие отговорки в объяснение, почему его любимая и преданная супруга не может сопровождать его на праздниках к губернатору Брауну.
Брат в это время разлил вино по рюмкам.
— По словам мамы, Исайя Уотлинг убежден, что война была предсказана.
— Уотлинг?
— Они вместе с мамой молятся. Встречаются у него дома и молятся. Жена Исайи умерла в прошлом году, — Розмари подняла руку, предупреждая возражения, — они только молятся — больше ничего. Лэнгстон в курсе. Между ними ничего нет, — на ее лице вспыхнула ироническая усмешка. — Разве что Книга Апокалипсиса.
— Молитвы — мощные узы. Сядь рядом со мной. Давай немного поедим.
Розмари облокотилась на перила. Вдали от супружеских трений сестра Ретта казалась намного моложе.
Темноволосая девочка и угловатая черная служанка рука об руку семенили возле реки. Порывы ветра доносили детский лепет. Вдоль берега сновали кулики, тыча в грязь острыми клювами. Облака, пухлые, словно хлопок из созревшей коробочки, лениво плыли над головой. Хлюпали насосы плотины, выше по течению шел пароход, таща на веревке пустые ящики для рассады. Рулевой махнул рукой, и маленькая Мэг с энтузиазмом замахала в ответ.
— Как ты думаешь, — спросила Розмари, — отец когда-нибудь любил маму?
— Лэнгстон Батлер любил свою жену по крайней мере по трем причинам. Мужчины не могут встать с ложа любви, безразличные к источнику собственного удовольствия. Жрицы любви — красотки Уотлинг — вечно потешаются над предложениями руки и сердца, которые они получают.
— Красотка Уотлинг?
— Она переехала из Нового Орлеана в Атланту, — Ретт рассмеялся, — утверждает, что патриотка Конфедерации.
Федералы-завоеватели Нового Орлеана охотнее посещали негритянские дома развлечений, а она деловой человек, вот и решила перебазироваться.
Нерешительно потерев подбородок, Розмари вгляделась и лицо брата.
— Ретт, что значит для тебя Красотка Уотлинг?
Улыбка Батлера превратилась в издевательскую усмешку.
— Встречался ли повеса братец с потерявшей непорочность голубкой? Родятся ли в публичном доме внебрачные дети Батлера?
Розмари вспыхнула.
— Я не имела в виду…
— Милая сестрица, именно это ты и хотела сказать. Женщины всегда склонны осуждать ту, которая торгует любовью. Любовные утехи допустимы только после сложной церемонии и за полную оплату, причем авансом.
— Ретт, прошу тебя…
— Несколько лет назад мы с Красоткой вместе начинали бизнес в Новом Орлеане. У меня была конторка в ее заведении: забавно было наблюдать, как важные бизнесмены прокрадывались туда с заднего входа.
Мэг собирала на берегу реки мидий.
— А кто для тебя Скарлетт О'Хара? После разговора с тобой она ворвалась в гостиную Евлалии такая возбужденная, что Фредерик Уорд аж заикаться стал! Ретт, что же ты наговорил этой молодой женщине?
Лицо Батлера стало удрученным.
— Похоже, у меня особый талант ее раздражать, — он усмехнулся, — Но, черт возьми, устоять было невозможно.
— Скарлетт была бы очень красивой, по-моему, если бы не была такой несчастной.
— Понимаешь, сестренка, маленькая мисс Скарлетт даже не представляет, кто она на самом деле. Ее женские уловки привлекают мужчин, которые ее не стоят. — Голос Ретта снизился до шепота. — Индусы верят в прошлую жизнь.
Интересно, это правда? — Он насмешливо поднял бровь,—
Возможно, нас со Скарлетт когда-то постигла любовь и мы умерли друг у друга в объятиях…
— О, Ретт, да ты, оказывается, романтик! — поддразнила его Розмари.
Ретт заговорил так тихо, что она придвинулась ближе, чтобы разобрать слова.
— Никого в жизни я так не хотел, как эту женщину.
Розмари сжала его руку.
— Узнаю брата!
Мэг на берегу напевала: «Люб, люб, ты мне люб…»[21]
Розмари, не отрываясь, смотрела в мутную воду.
— Навряд ли я смогу полюбить так Джона Хейнза.
Ретт подождал, пока не уляжется горечь ее слов.
— Джон хороший человек.
— Думаешь, я не знаю? Думаешь, это хоть что-то меняет?
— Может, придет время…
— Не волнуйся, братец, больше скандалов не будет, — Розмари помолчала и шепотом добавила: — Моя жизнь видится мне бесперебойной чередой дней, где каждый день — совсем как прежний и так же пуст.
Улыбка вышла такой горькой, что Батлеру стало не по себе.
— Я дочь своей матери и научусь не зариться на чужое. Но молиться, боже, я не стану. Не стану!