Ретушер

– Максим Леонидович! – Охранник поднял тонкие брови, кожа у него на лбу пошла глубокими морщинами. – Мы же уговаривались!

– А если бы пришла женщина? – Бай мне подмигнул.

– Но товарищ Миллер не женщина!

– Это точно! – вновь захохотал Бай. – Как ты такое заметил? Ладно, ладно. Посиди!

Охранник одернул пиджак, вышел из комнаты.

– И дверь закрой! – сказал Бай ему в спину. Охранник недовольно покачал головой, но дверь закрыл.

– Не отходят от меня ни на шаг, – быстро проговорил Бай. – Не выпускают из квартиры. Ты пей, пей.

Он вылил в себя воду, наполнил стакан, отпил. Я смотрел на него, думал: с чего начать?

Лицо Бая приобрело мечтательное выражение.

– Тут как-то и в самом деле пришла одна дама, – проговорил он. – Бабца что надо! По делу. Мы поговорили. О делах. Обсудили кое-какие проблемы. И ты представляешь – я так ее захотел! Ну просто, – он обстоятельно прикрыл пах, – ну просто тут все свинцом залилось! И что ты думаешь? Этот хер вышел из комнаты только после того, как я ей почти что вдул. В стояка. Хорошо еще, что баба попалась понимающая. А ведь таких найти трудно! Ты чего не пьешь?

– Жарко, – сказал я.

– Это точно! Жарко. Ну ладно, Генка, давай к делу. Какие их предложения?

– Предложения? Чьи? Я не понимаю…

Бай поставил стакан, приблизился ко мне вплотную. От него тяжело несло потом. Возле крыльев носа гнездились угри. Воротник рубашки был засален. Ему не мешало побриться.

– Мне нужны гарантии, Гена! – сказал Бай, практически упершись в меня упругим животом. – Без гарантий я ничего не отдам. Но и с гарантиями я еще подумаю. Информация того стоит.

– О чем ты? – Я отодвинулся.

По его лицу пробежала тень. Он почесал затылок, повернулся ко мне спиной, прошел к креслу у стены.

– Так ты все-таки не от Волохова? – спросил он, садясь. – Жаль! Я надеялся с ним договориться. Значит, он решил на компромиссы не идти. Хорошо, тем хуже для него.

– От какого Волохова? От… – я запнулся, – нашего?

– От нашего, Генка, от нашего! Давно его не видел?

– Пару-тройку лет назад. А у вас что, общие дела? Он тоже в политике? Я не знал. Объясни…

Бай закинул ногу на ногу. Он смотрел как бы сквозь меня. Жевал губы. Скрипнула дверь – в комнату вошел один из охранников с трубкой радиотелефона.

– Кто? – спросил Бай.

– Председатель комиссии, – ответил охранник и передал трубку Баю.

– Да, я слушаю, – сказал Бай в трубку, прикрыл микрофон ладонью и прошипел мне:

– Иди, иди! Завтра, выезжаем завтра рано утром. В шесть!

Охранник тронул меня за локоть. Уже выходя из комнаты, уже в коридоре, возле входной двери, я услышал слова Бая:

– Я выступлю на слушаниях после возвращения из поездки! Не раньше и не позже!

Охранник открыл дверь, я вышел на лестницу. Прямо так – со стаканом коньяка. И с ощущением, что я полный болван.

Думаю, Лиза чувствовала исходившую от моего отца угрозу. При встрече с ним – во дворе, на улице, по дороге из школы – она вздрагивала, втягивала голову в плечи. В ее страхе было нечто большее, чем просто страх перед отцом своего дружка, человеком строгим, наши встречи не одобрявшим. Она не могла догадаться о его способностях, о его даре. Не могла представить себе масштаб. Но, думаю, ей не так трудно было предположить, что мой отец обладает какой-то мистической способностью.

Однажды она позвонила к нам в дверь условным манером – короткий звонок, длинный, очень короткий – и уселась на подоконник дожидаться, пока я выйду. Я был практически готов, мне оставалось только обуться, но отец, брившийся в ванной, вышел вслед за мной на лестничную площадку. Длинный шелковый темно-синий халат, махровое китайское полотенце вокруг шеи – он всегда повязывался полотенцем при бритье.

– Когда ты вернешься? – крикнул отец мне вдогонку.

Лизу он не увидел: она была неким туманным пятном где-то внизу.

– Скоро! – крикнул я на бегу, и помню, как уже во дворе меня поразило выражение Лизиного лица.

– Он у тебя колдун! – сказала она.

– Он добрый! – соврал я. Она, конечно, не поверила.

Даже когда я твердо знал, что до возвращения отца еще много времени, Лиза не хотела к нам заходить.

– А если он вернется раньше? – спрашивала она.

Я объяснял, что у отца строгий режим рабочего дня, что уйти раньше времени он не может, что даже если едет куда-то на съемку, то все равно должен вернуться на службу.

– Нет, – говорила она, – он узнает, что я к вам приходила. Или придет, пока я еще буду у вас. Он – колдун!

Мы самозабвенно целовались в подъездах, в скверах. Мы – она сбросив тапочки, я и так был в носках – гладили друг друга пальцами ног, пока сидели за большим столом у нее дома, в комнате коммунальной квартиры.

В нас накапливалась требующая разрядки сила.

Не то чтобы Лиза потеряла голову, когда все-таки согласилась переступить порог нашей квартиры. Она устала сопротивляться своему страху. У нас она была – пока сила не взыграла по-настоящему – много сдержаннее, чем поздним вечером в подъезде или в сквере, где мы скрывались среди низко висящих ветвей оборванной сирени, среди следов истончавшегося запаха весны.