Он маневрирует так, что я оказываюсь зажатой между его телом и стойкой бара, липкое, пропитанное алкоголем дерево впивается мне в поясницу; он подтягивается, крепко держась руками за стойку бара, а я надежно удерживаюсь в кольце его рук. Нервный трепет энергии пробегает от макушки моего черепа, вниз по шее, по позвоночнику, заставляя кожу на моих бедрах покрываться мурашками. Черт, то, как он смотрит на меня прямо сейчас... он хочет сожрать меня. Поглотить каждый кусочек меня, пока ничего не останется. То, о чем он сейчас думает, уже заставляет меня краснеть, а я понятия не имею, что происходит в его красивой, измученной терзаниями голове.
Наклонившись ближе, он шепчет мне в волосы:
— Там внизу змеиное гнездо, Argento. Мы смотрим. Мы не трогаем. Нас не трогают. Если кто-то попытается позволить себе вольности, я их, бл*дь, уничтожу. Если тебе покажется, что ты перегружена или напряжена, я все прекращаю, и мы снова поднимаемся по лестнице. И, наконец, ты делаешь все, что я говорю. Таковы правила игры. А теперь заканчивай свой последний шот. Мы уходим.
Я могу сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз я был здесь за последние восемнадцать месяцев; это будет моя четвертая экскурсия вниз по этой лестнице, пока в «Роквелле» проходит сеанс «Возмездие за грех». В первый раз мне пришлось кормить зверя. Я должен был знать, что за чертовщина здесь происходит. Мне было так же любопытно, как сейчас Сильвер, поэтому я сидел в одной из темных кабинок один, впитывая все, что происходило вокруг меня, запечатлевая и записывая извивающуюся, обнаженную, освещенную красным светом плоть, чтобы оценить ее позже, когда я вернусь в трейлер. Я пробыл там чуть больше часа, осушив при этом полбутылки Джека, но за эти шестьдесят минут ко мне подходили по меньшей мере восемь раз. К моему дискомфорту, это были в основном парни — огромные, накачанные, бывшие заключенные, которые выглядели так, будто могли бы съесть меня на гребаный завтрак — спрашивая, не хочу ли я трахнуть их жен.
Достаточно сказать, что я вежливо отклонил их щедрые приглашения. Их жены, возможно, и были горячими, но даже тогда я не был настолько глуп, чтобы участвовать в деятельности, которая, скорее всего, убьет меня на хрен.
Во второй и третий раз, когда я пришел сюда, я тащил ящики с пивом в клуб, потому что посетители выпили весь бар досуха. Я не могу решить, будет ли приход сюда с Сильвер сегодня вечером самой глупой вещью, которую я когда-либо делал в своей жизни, или это будет просто еще одна странная вещь, которую мы испытаем вместе, но я признаю, что есть чувство предвкушения, несущееся по моему телу, как поезд на рельсах, растущее все быстрее и быстрее по мере того, как мы движемся вниз по ступеням.
Я иду впереди нее, бросая взгляд в каждый темный угол главного бара клуба — привычка, которую приобрел в колонии для несовершеннолетних, а также в каждом приемном доме, куда я когда-либо ступал. Убедившись, что здесь нет ничего опасного, снова оглядываюсь, заставляя себя увидеть это место таким, каким Сильвер, должно быть, видит его прямо сейчас, в самый первый раз. Это место заполнено частично, а в некоторых случаях и полностью обнаженными телами. Судя по выражению лиц людей, в этом нет абсолютно ничего предосудительного. Группы людей собираются вокруг высоких столов, потягивая коктейли, смеясь и шутя друг с другом.
Естественно, здесь нет окон. Бар, идущий вдоль левой стены комнаты, освещен тонкими желтыми лампами и свечами, расставленными вдоль полок между полированными бутылками ликера. Остальная часть клуба купается в красном свете, отбрасывая чувственные тени на обнаженную плоть.
В дальнем конце бара: сцена вдвое больше обычного размера, на которой установлены три дополнительных стриптизерских шеста. Люди парами, а иногда по трое или четверо — сидят в кабинках, расположенных под углом к сцене, наблюдая, как черноволосая женщина с маленькими дьявольскими рожками на голове соблазнительно танцует на сцене. В руках она держит два больших веера из алых перьев, чтобы скрыть свое тело, стратегически переворачивая их и вращая, позволяя одному упасть только для того, чтобы сохранить свою скромность другим в последнюю секунду. Или почти сохранить свою скромность. Она обнажена, бледная кожа практически светится на сцене, веер прикрывает все, что может заставить ее покраснеть. За исключением того, что каждые несколько секунд или около того веер скользит или кокетливо опускается, и виден изгиб ее груди. Вспышка её соска. Верхушка ее бедер. И танцовщица не краснеет.