Реванш русской истории

Спорным выглядит, к примеру, тезис о характере нового технологического уклада, связанного с нано– и биотехнологиями. Неверное определение направления движения может стоить очень дорого, а между тем, на мой взгляд, всё более очевидно, что новый уклад уже вовсю формируется на основе всеобщей роботизации, а нанотехнологии пока остаются лишь наработкой на будущее, на шестой уклад. И вот как раз в роботизации мы очевидно отстаем, впрочем, от нее страдает и Китай, чьи рабочие не выдерживают конкуренции с заводами-автоматами.

Глазьев полагается на прогнозы неомарксистской школы мир-системного анализа, классики которой Иммануил Валлерстайн и Джованни Арриги предложили схему периодов капиталистической гегемонии, переход между которыми сопровождается мировыми войнами, и предсказали, что следующим после Голландии, Англии и США гегемоном капиталистической мирэкономики будет Китай. Арриги даже обосновал это соображениями Адама Смита.

Между тем эта гипотеза более чем спорна, и уж точно на ней нельзя базировать долгосрочную стратегию России, как советские вожди базировали стратегию на гипотезе о мнимой неизбежности коммунизма. Мирсистемщики проигнорировали важный тезис своего учителя, французского историка Фернана Броделя. Он полагал, что собственно капитализм имеет вненациональную природу, не привязан к конкретным производствам, технологиям, формам торговли. Капитализм – это деньги, которые с помощью денег увеличивают количество денег, во все остальные сферы деятельности он приходит в гости, чтобы сытно наесться, а потом уходит, оставляя немытые тарелки, а то и битую посуду.

Смена периодов гегемонии того или иного государства в мировой капиталистической системе – не естественный процесс, а акт воли этого спрута. Он может прийти в один дом или другой, может прийти надолго, а может всего на несколько десятилетий, как в XVI веке мельком заглянул в Геную. Если спрут захочет, то он может поселиться не в Пекине и Шанхае, а в Токио, Дели или вообще в Москве или Рио-де-Жанейро.

Больше 20 лет броделевских штудий посеяли во мне серьезные сомнения в то, что именно Китай станет новым мировым экономическим гегемоном. Он слишком громоздкий, недостаточно мобильный, слишком погруженный в самого себя, недостаточно военно– и технологически агрессивный. Экономическое могущество Китая – это могущество фабрики, помноженной на отдачу от демографического масштаба и конфуцианско-коммунистическую дисциплину.

Китайцы много работают и создали этой работой много денег в абсолютном выражении. Но уже понятно, что по уровню потребления второго «золотого миллиарда» планета при нынешнем технологическом укладе точно не выдержит.

Сможет ли Китай обеспечить технологический рывок в новую эру?

Современный Китай больше похож не на новую Америку, а на новую Испанию XVI века, Францию XVIII–XIX веков, Германию XX века, то есть на большую богатую континентальную державу, сделавшую мощный рывок, чтобы покорить мир, но разбившуюся именно об энергию нового капиталистического гегемона, который пока еще не вполне ясен. На этой охоте Поднебесной, подозреваю, уготована не роль охотника, а роль жертвы, у которой отнимают золотые галеоны.

Если Глазьев прав и мы присутствуем при мировой войне за смену гегемонии, то несомненно одно: России надо вооружаться. И против старого гегемона, и против державы-претендента на глобальное могущество, и против гегемона нового (с которым Россия обычно оказывается тактическим союзником до поры до времени). До зубов вооруженная Россия, которая своей мощью и своей решимостью играет решающую роль в таких кризисах капиталистической мир-экономики, – вот это действительно историческая константа.

Россия со своей, если верить Броделю, лишь поверхностно включенной в мировую систему экономикой приобретает ту выдающуюся роль в мире, которую мы играли при Петре, Екатерине, после сокрушения Наполеона и Гитлера, не нефтедолларами и даже не нанорублями, а оружием. Способность воевать и побеждать – наше главное конкурентное преимущество.

Сергей Глазьев прав в том, что современная мировая война не похожа на обычную. Главным оружием в ней являются не пушки, а информация и финансовые потоки, умение устанавливать правила и ломать их. И в этом смысле самое ценное в докладе Глазьева – это его боевой пафос, восприятие экономических инструментов как оружия, а не как средства наживы.

Но для этого необходимо, чтобы оружие было точным и эффективным, а экономические инструменты – выверенными. Мне кажется, что этот принцип соблюдается Глазьевым не в полной мере, некоторые меры предложены явно по принципу «а давайте шандарахнем». Например, явной утопией является проект переноса основной тяжести налогов с предприятий на богачей путем введения подоходного налога.