Чонин взглядом нашел парня в полумаске, жизнерадостно помахал ему, спустился со сцены и поволок незнакомца к барной стойке за чаем. Дойти до стойки не получилось — их тепло встретили друзья и собутыльники Сиско. Точнее, встречали они только Чонина. Неконтролируемо вспыхнувшее побоище завершилось чем-то непонятным, поскольку в процессе Чонину прилетело тяжелым по башке, но он четко помнил, что неплохо вмазал нескольким жаждущим его внимания.
После он помнил, как сидел на корточках у россыпи валунов на берегу и размышлял, тошнит его или все же нет, а кто-то гладил его по спине и уговаривал не шуметь. Тошнота и тишина плохо сочетались в представлении Чонина, и он никак не мог уловить связь между ситуацией и странными словами.
Еще немногим позже он пытался объяснить кому-то, где живет. Старательно выговаривал слова на местном наречии и на испанском, но понимания не встречал. Почему-то. Вроде он не так и плохо общался с местными, хотя неудивительно, если два года торчишь на Филиппинах безвылазно, лишь бы длинная рука правосудия до тебя не дотянулась.
Кажется, потом было такси с подозрительным шофером, родная дверь, парень в маске и… У парня в маске губы оказались удивительно мягкими и податливыми, а еще он пах апельсинами — Чонин это точно помнил, как и то, что определенно затащил парня в маске в постель. Тот шипел и ругался, дескать, Чонин кровью закапал подушку. Хотя какую еще подушку? У Чонина точно подушки не водилось.
А потом Чонин проснулся в аду, где черти с вилами колотили этими самыми вилами ему прямо по башке и со всей дури.
К счастью, Чонин мгновенно опознал собственную постель и хлипкие стены родной хибары. Смятые простыни щеголяли бурыми пятнами, у кровати валялись использованный презерватив и тюбик со смазкой. Похоже, кое-кто отлично провел время. Самое обидное, что Чонин ни хрена подобного не помнил и страдал от головной боли.
Будто всего этого было мало… В дверной проем заглянул, черт бы его побрал, Исин в растянутой майке на одно плечо и помахал деревянной ложкой.
— Просто кошмар, — утешил себя Чонин и влип лицом в смятые простыни, натужно разгоняя мыслительные процессы в раскалывающейся голове и соображая, к чему снятся бывшие накануне игры. Раз уж Исин был чониновым талисманом на удачу, то, должно быть, кошмар к победе. Стоп, а кошмар почему? А, потому что Исин…
Чонин чуть не взвыл, когда ему прилетело ложкой по спине.
— Подъем, скотина!
— Надо проснуться…
За простыню дернули, и замотавшийся в нее Чонин рухнул с кровати под цветистые непечатные обороты. Исин не расточился в воздухе, а стоял и смотрел на Чонина со сдержанным гневом — особое умение, коим владел один только Исин.
— Ну и? Вставать собираешься? Или откатить тебя на кухню пинками?
— Ты свалил в Мехико, — осторожно напомнил Исину немаловажное обстоятельство Чонин. — Три года тому назад. Какого хрена ты торчишь в моем доме с моей ложкой и в моей, хочу особо заметить, майке?
— А тебя не смущает, что ты тогда стянул мой бумажник со всеми моими деньгами и билетом на самолет? — возмутился Исин и характерным жестом навел на голове неповторимый беспорядок, взъерошив осветленные прядки.
— Просто рефлекс, — буркнул Чонин, пытаясь найти собственные ноги в коконе из простыни. — И что?
— А то, что без денег и билета улететь проблематично!
— Ты ждал аж три года, чтобы объяснить мне эту крошечную, буквально микроскопическую, деталь? — Чонин обнаружил левую ступню и даже пошевелил пальцами. Конечность слушалась и ощущалась родной, что радовало. Осталось только размотать ее.
Исин коротко пнул Чонина босой ногой в бедро, вынудив зашипеть больше от досады, чем от боли.
— Ты меня обокрал, враль несчастный! Меня!
— Ничего я не враль, я просто скрытный и говорить о себе не люблю. — Чонин кое-как поднялся все же на ноги и прижал ладонь к глазам — голова болела зверски.
— Ага, и ты совершенно случайно забыл мне сказать, что ты вор и аферист, а когда я узнал об этом сам спустя целых два года нашего бурного романа, ты спер мой бумажник. Чудно. И все это вместо «я тебя люблю». Очаровательно, Чонин, просто браво. — Сарказмом Исина можно было уморить всех тараканов на Филиппинах — маленьких и больших.
— Минуточку! — Чонин отпустил простыню и вздел указательный палец, призывая к вниманию. — Ты сказал, что бросаешь меня и летишь в Мехико с этим… как его… чтоб его! Как же… с шарпеем, короче. У меня было полное право спереть твой бумажник. Ну это… возмещение морального ущерба и все такое.
— Морального ущерба? Какого еще ущерба? — Исин ловко влепил Чонину в лоб ложкой, заставив схватиться за ноющую многострадальную голову. — Ты меня обманул! Ты меня обокрал! Это у меня моральный ущерб был. Ты же весь в шоколаде…
— Но ты же меня бросил! — зарычал выведенный из себя Чонин. — Что в сравнении с этим какая-то крошечная ложь? Я же не пристаю к тебе, что у тебя профессия дурацкая. А у меня вот… ну, вор. Чем не профессия? Уж точно лучше…