Реванш Сталина. Вернуть русские земли!

«В крае появилась партия финноманов и мы не можем не симпатизировать ей, так как она национальна и демократична. Кроме того, силою вещей, она враждебна петербургскому двору и союзна Швеции. Финские патриоты желают политической и административной автономии и они, конечно, скорее получат её в союзе со Швецией, чем под русским мертвящим покровительством»[1170].

Взбунтовавшаяся шляхта, а также сочувствующие ей духовные прадеды Новодворской прекрасно понимали, что без военного вмешательства западных держав мятеж обречён. Главную роль в предстоящей интервенции должны были сыграть Франция и Англия. Но и Швеции тоже отводилась важная роль.

Чтобы способствовать вступлению Швеции в войну против России, Бакунин под именем Анри Суле (Henri Soule) лично отправился в Стокгольм, где, невзирая на протесты русского посла Дашкова, был встречен с распростёртыми объятиями. На устроенном в его честь банкете Бакунин заявил, что протягивает руку шведским патриотам[1171]. Оно и неудивительно. По мнению подобных деятелей, осуждению подлежит не всякий патриотизм, а только русский.

Ради того, чтобы посильней напакостить своей Родине, этот революционер был готов даже поступиться анархическими убеждениями. Отправившись на поклон к шведским министрам, Бакунин в конце концов добился аудиенции у брата шведского короля, а по некоторым сведениям, был принят и самим Карлом XV. Пытаясь убедить шведов начать войну с Россией, он утверждал, будто русские крестьяне готовы восстать против ненавистного самодержавия[1172].

Одновременно с Бакуниным в Швецию из Лондона прибыл под именем Магнус Беринг сын Герцена, которому были даны рекомендательные письма к фон Квантену. Планировалось, что Герцен-младший сперва займётся агитацией в Швеции, а затем отправится в Финляндию. Однако молодой человек оказался на редкость благоразумным и дальше Стокгольма не поехал[1173].

Увы, к разочарованию революционеров-русофобов, Швеция была уже не та. Когда выяснилось, что никто из великих держав не собирается воевать с Россией из-за поляков, она тоже не рискнула выступить. В довершение всего Бакунин вдрызг разругался с фон Квантеном.

Тем временем неутомимый Снельман продолжал свою агитацию. В статье «Война или мир для Финляндии», опубликованной в № 5 «Литературного Листка» за 1863 год, он проанализировал, к чему приведёт вмешательство Швеции в дела России. По мнению Снельмана, вступление шведских войск в Финляндию означало бы «братоубийственную войну». Описав все «прелести» боевых действий на финской территории, он советовал своим соотечественникам образумиться и не создавать поводов для превращения их Родины во вторую Польшу[1174]. Подобные аргументы действовали на практичных финнов посильней всякой патриотической пропаганды.

Разумеется, такое усердие не могло остаться без награды. Согласно Высочайшему объявлению от 28 января (9 февраля) 1863 года в начальных школах и гимназиях Финляндии отменялось обязательное преподавание русского языка. Мотивировалось это тем, что «чрез это представляется возможность к более основательному изучению не только необходимых для каждого финляндского гражданина финского и шведского, но и латинского и немецкого языков, служащих основанием учёному образованию вообще и составляющих условие для более обширных занятий науками»[1175].

Впрочем, «ученикам, желающим обучаться русскому языку, следует доставить случай к изучению оного, но лишь в экстренные часы, без уменьшения числа уроков, назначенных для прочих предметов»[1176]. Одновременно отменялся экзамен по русскому языку при поступлении в студенты Гельсингфорского университета[1177]. Высочайшим объявлением от 29 апреля (11 мая) 1863 года в Гельсингфорском университете было разрешено читать лекции на финском языке[1178].

Наконец, согласно Высочайшему постановлению от 20 июля (1 августа) 1863 года, финский язык уравнивался в правах с государственным шведским[1179]. Снельман наконец добился своего и мог торжествовать, а российский император вскоре назначил его членом финляндского сената.