Реваншист

— Гражданин ошибся адресом, — объяснил я.

— Так уж и гражданин! — обиделся блатной. — Я свой срок отсидел, так что нечего обзываться. Теперь вижу, что квартиранты.

— И другим сообщи, — посоветовал я. — А то я — человек нервный. Не люблю, когда беспокоят.

«Беспокоили» еще пару раз. В последний — какой-то дальнобойщик. Я работал во второй смене, и он здорово напугал Лилю, ломясь в полночь в дверь. Я застал это, вернувшись с работы. Дальнобойщика я отметелил прямо на площадке. Бил от души. Он охал, но не сопротивлялся — понял, что будет хуже.

— Может, снимем другую квартиру? — предложила Лиля. — Заберем у хозяйки деньги?

— Их уже пропили, — сообщил я. — Так что не получится. Не волнуйся, зайчик! Думаю, ухажеры кончились.

Так и оказалось. Мы познакомились с соседкой по площадке, еще не старой вдовой-пенсионеркой. Евдокия Ивановна, как ее звали, и поведала историю непутевой Тамары. Все у нее было все: муж, дочь, трехкомнатная квартира. Но Тамара работала в ресторане официанткой. Чаевые, халявная выпивка… Покатилось. Муж с ней развелся, квартиру разменяли. Тамаре досталась однушка в хрущевке. Год здесь процветал притон, участковый приходил чуть ли не каждый вечер. Собирался оформить Тамару в ЛТП. Но та ускользнула, найдя сожителя. Перебралась к нему, а свое жилье решила сдавать.

— Хорошо, что теперь здесь вы, — сказала Евдокия Ивановна. — Хоть поживу спокойно.

Мы с ней согласились, за что и выпили. Человеком соседка оказалась душевным. В ее квартире имелся телефон — редкость по нынешним временам. Я взял это на заметку и попросил разрешения время от времени пользоваться — за плату, конечно. Разрешение мне дали. Я написал письмо Дине Аркадьевне, в котором сообщил новый адрес и телефон соседки. Как вскоре выяснилось, не зря.

24 февраля открылся XXV съезд КПСС. Я встретил это событие равнодушно — экая невидаль. Ритуальное мероприятие. Похожим было отношение к съезду и других рабочих. Город украшали плакаты и растяжки, призывавшие тружеников достойно встретить великое событие. Об этом же говорили партийные чиновники на повсеместно проводимых митингах. Слушали их равнодушно. Партия оторвалась от народа, ее внутренние дела население не интересовали. К тому же надоело вранье, льющееся с экрана телевизоров и воспроизводимое в газетах.

Вечером первого дня съезда к нам в дверь позвонила Евдокия Ивановна.

— Тебя к телефону, — сообщила с порога. — Москва.

В прихожей соседки я взял лежавшую на тумбочке трубку.

— Алло!

— Сережа?

— Я, Дина Аркадьевна.

— Съезд смотришь?

— Некогда мне. Только с работы вернулся.

— А зря, — сказала она торжественно. — Брежнев помянул в докладе твою повесть.

— Что?!!

— Не прямо, конечно, — засмеялась она. — Так не делается. Обычно генеральный секретарь о литературе говорит иносказательно, а потом все гадают, кого он имел в виду. Но в твоем случае все понятно. «Острый и принципиальный разговор о любви к Родине ведут балерина и рабочий», — процитировала она. — Никто в стране, кроме тебя, о таком не писал. Нам в редакцию уже звонили, поздравляли. А я решила поздравить тебя.

— Спасибо, Дина Аркадьевна! — сказал я. — Это ваша заслуга.

— И моя тоже, — согласилась она. — Но написал ты. Главный просил передать: рассказы поставим в ближайший номер. И не два, как планировали, а сразу четыре. Насчет книги можешь не беспокоиться. Думаю, уже летом выйдет.

— Нет слов.

— Ты, главное, не зазнавайся, Сережа!

— Не буду! — пообещал я. — С меня причтется.

— Да хватит уже! — засмеялась она. — Я твои гостинцы целую неделю ела. Это при том, что половину Боре отнесла — он любит деревенское. Будешь в Москве, заезжай! Не забывай старуху!

— Не забуду! — пообещал я и положил трубку.

Дома я сообщил Лиле о состоявшемся разговоре. Глаза у нее стали огромными. Пришлось доставать коньяк и отпаивать любимую.

— Как же это, Сережа? — бормотала она. — Сам генеральный секретарь!

— Он прочел, что ему написали помощники, — пояснил я. — Думаешь, у Брежнева есть время смотреть «Юность»? Помощники посчитали, что помянуть повесть молодого писателя будут идеологически правильно. Только и всего.

— И что теперь будет?

— Хорошо будет, — заверил я. — Если ковать железо, пока горячо.

«Железом» я занялся назавтра. По пути на работу купил в киоске «Правду». Пришлось заплатить четыре копейки — номер с речью генерального секретаря вышел толстым. В разделе о литературе я обнаружил нужную фразу. Дина Аркадьевна процитировала ее точно. Я подчеркнул нужное и ближе к обеду отнес газету в комитет комсомола.

— Правда, про тебя? — засомневался секретарь.

— Никто больше в СССР про балерину и рабочего не писал, — сообщил я. — К тому же мне из Москвы звонили, поздравляли.

— Подожди здесь! — сказал секретарь, схватил газету и убежал. Я догадался, куда. Не ошибся. Через пять минут меня пригласили в партком. Рядом с секретарем сидел сияющий «комсомолец». Его можно было понять. Заводской комсомол вырастил писателя, которого оценили в ЦК КПСС. То, что сам секретарь не имел к этому малейшего отношения, «комсомольца» не смущало. «У победы много отцов…»