Реваншист. Часть первая (СИ)

— Нет! — я чмокнул ее в макушку. — Поэты — это Асеев, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский… У них — стихи, у меня — стишата.

— Печатают и гораздо худшие, — не согласилась Лиля. — Стихи можно опубликовать, получить гонорар. Ведь так?

Хозяйственная она у меня…

— Платят мало. Рубль за строчку.

— Тоже деньги. Восемь строчек — восемь рублей. Мне за них полтора дня работать.

А это мысль! В том времени я писал стихи — в юности. Их даже печатали, причем, в Москве. Но парни в Литературном институте разъяснили мне, кто поэт. Я не стал возражать, но стихи писал — в стол. Как говорили, для себя. Что ж…

— Сделаем так! Я дам тебе подборку стихов. Ты переведешь их с русского языка на белорусский. Затем отнесешь в журнал «Маладосць» под своим именем. Весь гонорар — твой.

— Это не правильно, — покрутила она головой. — Стихи не мои.

— После перевода станут твоими.

— Но…

— Мы их, что, украли? И вообще. Как ты видишь свое будущее? Собираешься жизнь работать в прессовом корпусе?

— Нет! — покрутила она головой. — Окончу университет, устроюсь в редакцию или издательство.

— А там тебя ждут? В редакциях и издательствах работают блатные. Чьи-то жены, дочки или любовницы. Поэтому бери стихи и неси в журнал. Дам совет: говори по-белорусски. Там это любят. Если стихи напечатают, напишу еще. Отнесешь в издательство. Выйдут книгой — вступишь в Союз писателей.

— Я?

— Я уже вступил. Члену Союза устроиться на работу гораздо проще. Но нам это не нужно. Я хочу, чтобы ты помогала мне. Гонораров нам хватит на двоих — с избытком. Согласна?

— Сережа! — она чмокнула меня в губы. — Ты у меня такой… Согласна, конечно. Хотя страшно.

— Волков бояться — в лес не ходить. Мы с тобой и не то преодолели.

— Ага! — засмеялась она. — Как вспомню хозяйку-пьяницу… Как она требовала еще денег и грозилась нас выгнать. А ты ее вытолкал и велел больше не появляться. Я боялась, что она вернется с милицией.

— Она ее боялась.

— Все ты знаешь! — она потерлась носом о мою шею. — О чем вы с Александром Ивановичем договорились?

— Он придет завтра вечером. Там и решим.

— Мне он понравился.

— Еще бы! Подкупил тебя французскими духами. Хитрый!

— Ничего не подкупил! — обиделась Лиля. — Я поначалу брать не хотела. Но он все рассказал…

— Документы показывал?

Она мотнула головой.

— Я же говорил: хитрый. Хотя его можно понять.

— Пойми, Сережа! — попросила Лиля. — Пожалуйста!

Пойму, конечно. Прекрасно знаю, что нужно моему внезапно приобретенному папаше. Страшно на склоне лет остаться одному. В том времени я через это прошел. Пусть хоть Александру Ивановичу повезет. Человек он, судя по всему, неплохой, хотя и не ангел, конечно. Как и я…

13

Александр Иванович приехал назавтра с бутылкой коньяка и тортом. Мы посидели, поговорили. Без особой душевности, но по-дружески. Я рассказал о себе.

— Хватка у тебя моя! — заключил отец. — За год в знаменитости пробился. Горжусь! Всем расскажу, какой у меня сын. Вот что, ребята. Как смотрите, если я переберусь к вам поближе?

— Это как? — спросил я.

— Продам дом в Речице и куплю другой в пригороде Минска.

— Почему не в самом городе?

— Сложно, — махнул он рукой. — Я узнавал. Напрописывали людей в этих домах, возись с ними потом. Да и участки крохотные. Я люблю простор.

— А дом в Речице купят?

— С руками оторвут! — усмехнулся он. — Таких, чтоб с удобствами, мало, а деньги у людей есть — нефтяники. У нас дома стоят дороже, чем в Минске. Еще и выиграю.

— Работе не помешает?

— Кончилась моя работа, — ответил он. — У меня северный стаж, с ним на пенсию выходят в пятьдесят. Получать буду сто семьдесят рублей — северная надбавка. Можно и не работать, но я что-нибудь найду. Не привык сидеть, сложа руки. Рублей триста в месяц, думаю, будет.

Я только головой покрутил. Триста рублей в месяц — большие деньги по нынешним временам. Мало, кто получает больше. Академики, профессора, крупные партийные чиновники… Отдельные представители литературы и искусства тоже.

— Будем рады! — сказал я.

Отец заулыбался. Переночевав у нас, он уехал. А я, отправив «Экстрасенса» в Москву, сел за стихи. Покопавшись в памяти, выбрал с десяток. Лиля перевела их на белорусский язык. Получилось неплохо. Она отнесла подборку в «Маладосць». Вернулась радостной.

— Меня попросили почитать, — рассказывала за ужином. — Потом повели к главному редактору. Ему тоже читала. А они все: «Талент! Талент!». Прямо неловко…

Я пожал плечами. Ничего удивительного в том, что Лилю приняли восторженно, нет. В ней распознали свою. Во-первых, стихи я отобрал соответствующие: о любви к Родине, деревне, природе. Во-вторых, биография у супруги типичная для молодого белорусского поэта. Детство в деревне, филфак университета, стихи… Со временем даже термин появится — «филологическая поэзия». Это о мальчиках и девочках, шагнувших в литературу со студенческой скамьи. Раннее признание сыграет в их жизни дурную роль. Поэту, как и прозаику, необходим жизненный опыт. А где он у вчерашних студентов? Вот и будут мучиться, понимая, что небольшой запас исчерпан. Кто-то ударится в формализм, кто-то запьет, кто-то покончит с собой. Литература — вещь жестокая.