Ревельский турнир

– Пощупай лучше, крепко ли своя привинчена. На жизнь и смерть, Унгерн!

– Это твой приговор… Поклонись в последний раз петуху на олаевской колокольне, – вы уж больше не свидитесь…

– А ты приготовь поздравительную речь сатане…

– Посмотрим, какого цвета кровь, двигающая этот дерзкий язык!

– Поглядим, какая подкладка у этого надутого сердца, – говорили рыцари, разъезжаясь.

И вот герольды разделили им пополам свет и ветер, сравняли копья, и труба приложена к устам для вести битвы. Привстав, склонясь вперед, все чуть дышат, чуть поводят глазами. Сердца дам бьются от страха, сердца мужчин от любопытства; взоры всех изощрены вниманием. Унгерн сбирает, горячит коня своего, чтобы сорвать с места мгновенно; садится в седло, крутит копьем. Незнакомец стоит недвижно, солнце не играет по латам, ни волос гривы его коня не шевелится…

Труба гремит.

Вихрем понеслись противники друг на друга – раз, два, и копьев как не было, но удар был столь силен, что незнакомец зашатался, упал на шею коня, и перья шлема смешались с султаном конским, и бегун понес его кругом ристалища. Громкие плески огласили воздух, дамы завеяли платками в одобрение Унгерна.

Таковы-то люди, таковы-то женщины: они всегда на стороне победителя.

– Славно, славно, земляк! – кричали ему ревельцы. – Ты так крепко сидишь в седле, будто вылит из одного куска с лошадью.

– Едва ли это неправда, – примолвил Лонциус Буртнеку, который ни жив ни мертв ждал развязки боя.

– Теперь он знает, каково рвать незабудки с копья Унгернова, – прибавил другой.

– Я чай, у него в глазах сверкают такие звезды, что и во сне не увидишь, – сказал третий.

– Распечатай его наличник! – кричали многие.

Но рыцарь очнулся, и насмешки возбудили в нем новые силы. Так дымится и кипит вода от капли кислоты, – так вспыхивает умирающее пламя от немногих зерен пороху.

Снова, с новыми копьями, устремились рыцари навстречу: один с уверенностью в победе, другой с злобою мщения… Сразились, и Унгерн пал.

Разгорячен, спрыгнул с коня незнакомец и, наступив ногой на грудь полумертвого Унгерна, простертого в пыли, поднял его оплечье острием меча, направил меч в грудь и оперся на него.

– Ну, Унгерн, кто победитель?

– Судьба, – отвечал тот едва внятно.

– И смерть, если ты не сознаешься; кто победил тебя?

– Ты, ты! – отвечал Унгерн, скрежеща зубами.

– Этого мало. Ты отнял неправдою землю у Буртнека. Откажись от ней, или через минуту тебе довольно будет и той земли, которую теперь закрываешь телом. Да или нет?..

– Я на все согласен!

– Слышите ли, герольды и рыцари! Я лишь на этом условии дарю ему жизнь.

Подобно электрическому удару, восторг обуял зрителей, доселе безмолвных, то от страха за Унгерна, то из участия к незнакомцу.

– Слава великодушному, награда и честь победителю! – раздалось в громе рукоплесканий. – Ему, ему награду! – восклицали все.

– Неизвестный рыцарь выиграл золотой кубок! – решили судьи турнира, и герольды провозгласили то.

Величаво кланяясь на все стороны, приблизился рыцарь к возвышению, где сидел гермейстер с царицею красоты; поклонился им и в безмолвии оперся на меч.

– Благородный рыцарь, – сказал гермейстер Бруггеней, стоя, – ты, оказал свою силу, свое искусство и великодушие; покажи нам победное лицо свое для принятия награды!

– Уважаемый гермейстер! важные причины запрещают мне удовлетворить ваше любопытство.

– Таковы уставы турнира.

– В таком случае я отказываюсь от прав своих и сердечно благодарю судей за честь, которою не могу воспользоваться.

Сказав это, неизвестный с поклоном отворотился от гермейстера…

– Храбрый паладин! – сказала тогда трепещущая судьбы своей Минна, наполняя кубок вином венгерским. – Неужели откажетесь вы ответствовать на мой привет за здоровье победителя?.. Как царица праздника, я требую повиновения, как дама, прошу вас…

Она отпила и поднесла кубок к незнакомцу.

– Нет, нет! – говорил тот, отводя рукою бокал; видно было, что страсти сражались в нем, – он колебался. – Минна! – воскликнул он наконец, хватая кубок, – да будет!.. Я выпил бы смерть из чаши, которой коснулись вы устами… Вожди и рыцари! За здравие и счастье царицы красоты!

При громе труб незнакомец поднял наличник…

VI

Не встанешь ты из векового праха,

Ты не блеснешь под знаменем креста.

Тяжелый меч наследников Рорбаха,

Ливонии прекрасной красота.[34] [35]

Н. Языков

Происшествие, которое представляю теперь, было в 1538 году, то есть лет пятнадцать спустя после введения лютеранской веры.