Реверанс со скальпелем в руке (СИ)

А потом начались их будни – странные и притягательно-приятные, как и всё, с ней связанное. Она учила Андрэ готовить странную еду, очевидно – её Родины, и сама у него училась. Рауль выразил одобрение и с удовольствием ел потом смесь разных трав с огурцами - в разных заправках. Это было вкусно, а еще приятнее было радовать её своим аппетитом. Потом было много чего - шампиньоны, замаринованные в чесноке и оливковом масле, нанизанные на прут и зажаренные на углях. Тёртая грибная похлебка с клецками, отвар из фруктов, заливной пирог на сковороде...

Умиляло её удивление и даже восторг, когда она открыла для себя вигну, артишоки, марь, лебеду и лиственную свеклу, сахарный корень, помпинеллу, смирну и репчатый колокольчик. К поздней осени кухня оказалась завешана малыми, средними и большими букетами «гарни». Забавно было смотреть, как сосредоточенно закусив губу, Маритт отсчитывает время, которое малый букет трав должен провести в супе. С каким удовольствием рассматривает тающий кусочек масла на румяной омлетной корочке, заговорщицки улыбнувшись на его взгляд:

- Что? Красиво же – картина маслом... - и почему-то затихает вдруг, задумчиво уставившись в окно.

А он радовался её простым искренним манерам, здоровому аппетиту и улыбался. Много и по разным поводам улыбался - как никогда в жизни много.

Возможность касаться её, обнять, привлечь к себе… в этом была не просто потребность. Он держал себя в руках постоянно, чтобы не потянуться за ней, не наполнить ладони кудрями, не обхватить ладонями лицо, не прильнуть в поцелуе. Но нельзя было допустить ни малейшего порыва, обманывая её и себя. Потому что после этого женщине нужно будет продолжение, он знал это – с четырнадцати лет знал и не имел права что-то обещать ей. Можно было… можно превратиться для неё в ночного шута, иногда он почти решался на это, когда она сама прижималась к нему, все же, очевидно, нуждаясь... Но видел тепло в её взгляде, видел заботу и желание отвлечь его, видел доброе отношение и уважение… Он просто не мог потерять это в ее глазах.

Время бежало, наполненное новым смыслом, новыми радостями и ожиданиями.

Он старался компенсировать ей… если такое вообще возможно. Всем, чем мог. Заботился, играл для неё на свирели, учил танцам… А как-то даже сам станцевал для нее со шпагой, не уйдя вместе с Андрэ подальше, а решив показать то, что однажды стало его хлебом. И случайно поймал её взгляд… взгляд женщины, желающей мужчину. Это было и горько, и радостно. Горько и больно за неё, а радостно… ничтожество и человека жалкого Мари вряд ли могла бы полюбить. Что любит сам, он понял уже давно. А теперь тем более решил держать расстояние.

А потом родился сын. Наверное, рожающая женщина – бесстыдно открытая, окровавленная и не только… с искаженным болью лицом, пропотевшими волосами и отстраненным взглядом должна была вызывать неприятное чувство. Но тогда все это казалось неважным. Ему просто некогда было во все это вникать – оценивать, рассматривать… Он сам страдал и тужился вместе с ней, но как-то странно – в голову, она потом болела. Почему-то больше всего боялся услышать вопли, как с Дюши… наверное, просто разорвалось бы сердце. Но сейчас все шло иначе, и он взял себя в руки. И старался сделать все очень правильно, как она учила - не навредив, чтобы дать выжить ей и ребенку. И готов был положить за это жизнь, чтобы не случилось, как с Дюши. Этот день окончательно отделил его Я от прошлого.

Мужчина, которого он, по ощущениям, рожал сам, стал его сыном в тот момент, когда он принял его в руки. Это чувство имело мистические корни и какому-либо осмысливанию или обдумыванию не подлежало. Принял, как данность – так должно было. И так случилось.

А дальше они жили втроем. И новый человек, казалось, оправдал своим рождением все его сомнения, всё то неправильное, что всё же могло быть в его действиях.

А в один из дней она пришла к нему в спальню. Он писал тогда что-то и удивленно оглянулся. И медленно встал, готовясь к чему-то страшному, судя по отчаянному выражению её лица. Поняла, что переоценила свои силы?

- Не вставайте, Рауль, - расстроенно отмахнулась жена, решительно глядя ему в глаза: - Будем с вами говорить. Франсуа спит… Скажите, я настолько противна вам после того…? Я же понимаю, что это было для вас. Я имею в виду роды, если вы не поняли.

- Ничего подобного, Мари, с чего вы взяли? – подошел он целовать ей руку. Знал уже, что это всегда её успокаивает.

- Да с того, что с тех пор вы шарахаетесь от меня! Молчите? – присела она на его постель, отняв руку: - Сядьте, пожалуйста, в кресло, мне неудобно смотреть вверх. Значит… если дела обстоят так…

- Вы хотите откровенности? Даже если после этого все станет только хуже?

- Что хуже? – резко спросила она, - куда уже хуже?

- Чего вы хотите, мадам? - сухо поинтересовался виконт, - говорите прямо.