Ещё его грел сам факт появления странного божественного образа – как будто это была предварительная награда за… За что – он и сам не знал. В какой-то мере он почувствовал себя избранником. Высшая сила словно отличила его, выделив из сонмища других человеческих особей, оставшихся в повседневном стане забвения. Но зачем ей, этой силе, понадобилось выделять его?
После полуночи выпал снег, редкий в этих местах. Забелевшие окрестности изменили свои очертания. В белые одеяния укутались плодовые и декоративные деревья, тоже в значительной степени принявшие иной, сказочно-волшебный вид. Лишь воды озера, начинавшегося в полутора десятках метров от подъезда дома, ещё более чем обычно тёмно выделялись на снежном белеющем фоне.
Уже на рассвете Гудимов встал, разглядел в мути сумерек едва наметившуюся плюсовую отметку термометра, закреплённого за внешней рамой окна, накинул на себя утеплённую стёганую куртку с позолоченными пуговичными якорями и вышел на заднее крыльцо.
Присев на ступеньках, сунул в рот сигарету, но не закурил. Не хотелось ему в этот момент нарушать физиологический комфорт, привносимый в организм свежим чистым воздухом, охлаждённым только что выпавшим снегом.
Перед внутренним взором снова появились и поплыли черты ночного «гостя» в контуре перламутрового обруча. Затем они незаметно сменились тонким изящным обликом молоденькой горничной.
Что-то единое, общее было у неё с темпераментной Констанцей, канувшей в далёкое непроглядное прошлое. Бесспорно, присутствовали и явная похожесть лица, и взгляд, и фигура, и определённая психологическая порывистость.
И даже голос, звучавший не одинокой нотой, а мелодичным аккордом, почти в точности повторял певучую тональность испанской речи, так сладко истекавшей с алых женских уст в сан-мигельском гостиничном номере.
Гудимов закрыл глаза, и в ушах несколько асинхронно зазвучали упоительные слова и дочери аргентинского латифундиста, и новоявленной знакомой Полины – дочери управляющего поместьем.
Незаметно они слились в одно целое, и вслед за ними проявился какой-то новый, непрестанно повторявшийся, необычайно нежный и чистый звук. Какой – он сначала не понял, и лишь спустя сколько-то мгновений до него дошло, что это дают знать о себе капли талой воды, падающей с козырька над крыльцом.
Да, вот они, эти капли, едва видимые в не совсем ещё растаявших сумерках. Одна за другой низвергаются они в сточный керамический жёлоб и поднимают встречные столбики такой же прозрачной текучей субстанции.
Уместно отметить, что мой гринхаусский домоуправ обладал исключительно тонким слухом. Кто знает, если бы природа не наделила его неодолимой силой и буйным нравом, заслонившими другие качества, может, быть бы ему не моряком и неукротимым воителем, а выдающимся музыкантом или… Словом, человеком, имеющим прямое отношение к высокому искусству.
И вот теперь только, когда организм его ослабел, успокоился и полностью очистился от водочных паров, начал он легко и верно воспринимать тончайшие звуковые вибрации окружающей среды, слышать их и постигать не только слуховым аппаратом и содержимым черепной коробки, но и каждой клеточкой своего большого, некогда могучего тела.
А мелодия капели становилась всё сильнее и вскоре уже звенела большой нескончаемой симфонией; бывший моряк с наслаждением поддавался ей и словно становился её неотъемлемой составляющей.
Уже много позже Гудимов не один раз рассказывал мне о метаморфозах, начавших происходить с ним в те утренние мгновения.
Из всего поведанного им я понял только, что, похоже, организм его, войдя в идеально точный резонанс со звуковыми сигналами капели, каким-то чудесным образом перестроился и начал действовать в едином ключе не только с ними, но и с вибрациями основных жизнеобразующих энергетических потоков, исходивших из космоса и всего мироздания. И как следствие, проникся их сутью – вечно молодой и здоровой – и полностью подчинился им.
Молекулы, атомы, частицы атомов, из которых он состоял, и каждая клеточка в отдельности перестроили взаимодействие между собой и гармонизировали собственное функционирование в соответствии с законами, диктуемыми макрокосмосом.
В конечном счёте вслед за клетками и атомами начала перестраиваться жизнедеятельность всех его органов, а также костно-мышечной системы. Причём в точном соответствии с изначальной программой, заложенной ещё в первых истинных предков – прапращуров человека, «слепленных» самим Создателем тысячи миллиардов лет назад в иной Вселенной, ещё до зарождения нашей Галактики и Земли. С программой прапращуров – абсолютно здоровых, без каких-либо мутационных искажений, с оптимальными энергетическими потоками, основными и самыми незначительными, когда-то изначально же проистекавшими в их телах.
Сигарету он так и не закурил – почему-то даже запах табака вызывал отвращение. Его забил долгий непрекращающийся кашель, быстро доведший до изнеможения.