Реверс жизни, или Исповедь миллиардера

Мы пошли рядом, благо ширина проулка позволяла. Весь обратный путь новый знакомец рассказывал историю распада местного сельского уклада жизни, которую частично я и привёл выше.

К дому Сонии мы подошли уже в сгущающихся сумерках. Мой собеседник, видимо с намерением скрасить моё пребывание в Тимофеевке, предложил рано утром, на зорьке, пойти на рыбалку.

– Знаете, у меня даже удочки нет, – сказал я, собираясь отказаться.

– Найдём и для вас удочку, – сказал Пётр Сергеевич с безмятежной доброжелательной улыбкой. – Нас уже и место ждёт прикормленное.

В итоге я согласился. Опять же в сумерках, только утренних, мы вновь отправились на реку. Кроме удочек мой рыбак взял с собой садок для рыбы и оцинкованное ведро с какими-то припасами.

И вот в тёплую пасмурную погоду с небольшой тихой моросью и началась наша рыбалка. По моему представлению, весьма удачная.

Утро ещё не вошло в полную силу, как уже было поймано несколько сазанов. Общим весом килограммов десять. Большинство из них вытащил Пётр Сергеевич.

– Давай так, – сказал он (к тому времени мы уже перешли на «ты»). – Из двух варим уху, остальных отнесёшь Сонечке.

На мои возражения против столь несправедливой делёжки старший рыбак ответил единственной фразой:

– Ты здесь гость, а завтра, если надо, я себе ещё наловлю.

Пока рыбачили, тучи разошлись, морось прекратилась, и сквозь лёгкую перистость ещё сохранившихся облачков стало проглядывать солнышко. Сделалось ещё теплее; погода была – сердце млело от радости.

Мы развели костёр и принялись готовить уху.

– А что, Сергеич, и часто ты рыбку-то так промышляешь? – спросил я между делом.

– Когда как. Бывает, что и каждый день. По мере надобности. Рыба же, считай, у меня со стола не сходит.

– И солишь?

– И солю, и сушу, и балыки готовлю.

– Должно быть, хорошее приложение к семейному бюджету.

– Ощутимое.

– И торгуешь уловом?

– Нет, не торгую. Не злоупотребляю рыбалкой. Всё в пределах установленных норм. Сам посуди: если я, председатель колхоза, пусть и бывший, человек, столько лет поднимавший местный край, не буду соблюдать законы, то кто же тогда их будет соблюдать?! Нет, в основном рыба – для себя. Иногда только понемногу соседям или ещё кому подношу.

– А рыбнадзор?

– Я же говорю – не злоупотребляю. Пять кэгэ, не больше – сколько положено по норме. Вот как сейчас – по пять килограммов на брата. Ну если уж какая крупная попадётся – тогда да. Но опять всё в пределах того же закона.

Уха получилась наваристая, с густым аппетитным запахом. Пётр Сергеевич достал из ведра четвертинку самогонки светло-коричневого коньячного цвета, стограммовые стаканчики и налил мне и себе:

– За знакомство!

Мы выпили; прочувствовав горячую волну, разлившуюся по телу, я похвалил алкогольный напиток, который был крепостью градусов пятьдесят и действительно приятный на вкус.

– Сам гоню, – сказал мой новый товарищ. – И настаиваю на дубовой коре.

– И этим тоже не злоупотребляем? – кивнув на чекушку, спросил я с оттенком шутливости.

– Ни в коем случае! – категорично ответил Пётр Сергеевич. – А для чего травить себя?

Уже когда с ухой было покончено, он обратился ко мне:

– Вот скажи, сколько, на твой взгляд, мне лет?

– Ну где-то под шестьдесят. Лет пятьдесят восемь.

– Во-от! – с удовлетворительной ноткой протянул мой сотоварищ. – На самом деле мне уже семьдесят.

– Молодо выглядишь, даже очень, – сказал я, намеренно демонстрируя удивление. – И фигура дай бог каждому – спортивная, близкая к атлетической.

– Это потому, что много занимаюсь собой. Чтобы чувствовать себя здоровым. И физически сильным.

И Пётр Сергеевич рассказал, что в былые годы бессчётно курил и нередко прикладывался к стаканчику. А когда колхоз окончательно начал разваливаться, запил горькую.

– Очень уж обидно было за наше тогдашнее сельское хозяйство, – рассказывал бывший председатель. – Нас же специально, искусственно ельцинская власть уничтожала – очень уж она спешила поскорей избавить страну от всего советского. Уничтожала тем же перекосом цен, при котором свою продукцию мы вынуждены были продавать за назначенные сверху гроши, а технику или солярку покупать – за бешеные деньги. Короче, одни убытки пошли, людям платить стало нечем, горючего, чтобы трактора завести, – и того ни капли. Ну и посыпалось всё.

– Так ведь не было у колхозов перспективы, – возразил я рассказчику, – не было, сам прекрасно знаешь. Неэффективен был труд в этих хозяйствах. Если уж десятками лет закупали хлеб за границей, значит, надо было отказываться от принятой системы производства.

– У большинства действительно перспективы отсутствовали, – согласился Пётр Сергеевич. – Но не все ж были такие. Взять, к примеру, наш колхоз «Светлый путь». Я ведь строил его на основе важнейшего экономического положения, что в конечном счёте самое главное – наивысшая производительность труда. Для этого я брал всё наилучшее и у передовых российских колхозов, и у израильских коммун – кибуцев. И даже у американских фермеров.

– Доводилось бывать в Израиле?