Ревет и стонет Днепр широкий

Он упал лицом в снег. Снег был сверху пушистый, только что выпавший, а под ним — твердая корочка наста. Лица Флегонта продавило корочку и ушло глубже — в давний, слежавшийся, ноздреватый, плотный — фирновый, как написано в учебнике географии Иванова, снег. В этом, нижнем, слое снега были уже проталинки, отдушины у самой земли. Может быть, то продышало себе ход к солнцу какое–нибудь раннее растеньице — луковка подснежника, например…

Цепь матросов с криком «ура» прошла со штыками через окоп и покатилась дальше — за теми, кто еще пытался убежать.

Но таких уже оставалось мало…

Сзади, за катившейся победоносной лавиной матросов и красногвардейцев, шли еще люди: тоже матросы, красногвардейцы — рабочие в кожаных куртках, солдаты в шинелях, крестьяне в кожухах и сермягах. Это были, по большей части, легкораненые, которые бежать с цепью уже не могли, но и оставить свою цепь не желали.

Совсем позади — держа винтовку, точно вилы, перед собой — плелся и вовсе уже пожилой дядька в кожухе. Он сокрушенно качал головой и скорбно поглядывал вокруг: на трупы, на красную кровь на снегу. Через трупы он не переступал, а осторожно обходил каждый.

То был Авксентий Нечипорук. До Ленина, в Петроград, он не добрался. Поезда не шли. Вьюги. Мороз. Он пристал к эшелонам, что из Брянска с матросами и красногвардейцами направлялись на Украину. Пристал не потому, что потерял веру или ослаб и хотел поскорее вернуться домой. Нет, за правдой к Ленину идти было еще далеко, а матросы сказали ему, что уже везут ленинскую правду с собой.

И Авксентий пошел с ними.

4

Горовиц и Иванов прощались у дренажной штольни.

Другого выхода нет — надо идти!

Оба были без оружия, и вид приняли по возможности «посторонний», чтоб хотя бы на первый взгляд не показаться повстанцами: Иванов надел свою полуофицерского покроя бекешу, Горовиц очистил от грязи и крови студенческую шинель и фуражку. Но руку не скроешь — рука была на перевязи и сквозь марлю проступала кровь: вчера Сашу ранило в бою.

— Послушай, — сказал Горовиц, — а может быть, я все–таки возьму винтовку? — Он протянул руку к карабину, прислоненному к срубу колодца.

— Нет, нет! — сказал Иванов. — Только накличешь беду: сразу расстреляют. Да и зачем? Если уж нарвешься на кого–нибудь, все равно одному ничего не сделать… А так, безоружному, может быть, удастся проскочить…

Иванов сказал это не совсем уверенно. Проскочить от лавры на Подол, когда Набережная кишит гайдамаками и «вильными козаками», — как тут рассчитывать на… удачу?.. Но идти надо все едино. Другого выхода нет. Надо было идти: кручами через кустарник — до Аскольдовой или под самым берегом по льду…

Горовиц с сожалением поставил карабин обратно.

И тут же снова схватил:

— Нет, я все–таки возьму!

Иванов молча взял винтовку из рук Горовица и поставил на место.

Вчера и даже еще сегодня утром все было как будто хорошо. Железнодорожники творили действительно героические дела: завладели товарной станцией, захватили пассажирский вокзал, держали в руках Киев–второй; а группа Ветрова врезалась уже в центр города: улицы Жилянская, Мариино–Благовещенская, Дмитриевская, Галицкий базар, даже часть Бибиковского бульвара, до Ботанического сада — все это было уже во власти восставших. Демиевцы соединились с Боженко и по Васильковской подходили к Крещатику, а через территорию выставки дошли почти до Собачьей тропы. Гайдамаков и «вильных козаков» прижали к самым днепровским кручам — в Мариинском и Купеческом садах… Подольские тоже не отставали: вернули позиции первого дня и снова вышли к Богдану Хмельницкому и на Глубочицу. Центральная рада оказалась почти окруженной. Открытым оставался разве что путь на Лукьяновку и Сырец… Но и там шулявцы с Довнар–Запольским и Горбачевым отбили Политехникум, установили на его крыше пулеметы и держали Сырецкое поле под огнем, разворачивая одновременно боевые действия и в направлении к Посту Волынскому. Они — с одной стороны, Симпсон с соломенцами — с другой парализовали резервы Центральной рады в Кадетской роще… Словом, контрудар восставших дал прекрасные результаты. Даже осажденные, вконец измученные четырехдневным боем арсенальцы тоже удачно провели наступательную операцию: взяли Московскую и Никольскую. Победа клонилась, безусловно, на сторону восставших: за несколькими сотнями, поднявшимися в первый день, уже шли тысячи — много тысяч — рабочих, пригородных крестьян, студентов, даже школьников, мещан…

Потому–то и выкинули белый флаг войска Центральной рады. Они не капитулировали — нет, они не складывали оружия; они предлагали окруженному «Арсеналу» перемирие и переговоры.

«Арсенал» согласился. Делегаты арсенальского ревкома и сейчас сидят в Мариинском дворце: ведут переговоры и поджидают делегацию националистов, которая то и дело — по каждому пункту требований восставших — бегает советоваться в Центральную раду. Возможно, к утру и будет достигнуто какое–нибудь соглашение. Впрочем, навряд ли… Ведь восставшие требуют немалого: не только снять осаду «Арсенала», но и прекратить боевые действия в городе — признать победу рабочих.