Ревет и стонет Днепр широкий

— Слушаю, пане атаман! Панна хорунжая, подготовьте диспозицию отступления по Бересейскому шоссе.

4

На подступах к Брест–Литовскому шоссе — чтобы выйти к железной дороге и отрезать войскам Петлюры путь на запад, к границе, — «червонцам» Примакова угрожали довольно крупные силы врага: вдесятеро больше! Слева, в гарнизонных казармах, стояла украинизированная школа прапорщиков, полторы тысячи человек, справа, в Луцких казармах, — Георгиевский полк, тоже свыше тысячи штыков.

Примаков, с ходу врубаясь в город, прорвался за Покровский монастырь, на Дикое поле и теперь сидел в большой лукьяновской чайной общества трезвости: необходимо было передохнуть, дать коням сена, да и казакам — погрызть сухаря. Вот в «чайной трезвости» и разместился примаковский штаб.

Конники шутили:

— До трезвости довоевались, а когда же будет — по чарке?

— Подождите, подождите, хлопцы, — улыбался и хитро щурил широкие серые глаза Виталий, — наложим по затылку раде, тогда и к чарке приложимся…

Примаков шутил, а на душе — досада, кошки скребут. Недаром старые люди, еще в родных Шуманах, любили приговаривать: «Поначалу надо думать, каков будет конец!..» Врубился в самое сердце, а дальше что?.. С двумя сотнями конников вырвался вон куда — теперь одна сотня чай допивает, вторая заставой стоит под трамвайным парком и вдоль Канавы… С кем же — и чем — пробиваться дальше?

Примаков грустно раздумывал: впереди, прямо в лоб, Лукьяновская тюрьма… Поколения революционеров кончали здесь свою славную жизнь на виселице. Другие, которым повезло и которые остались в живых, — все киевские большевики, что борются сейчас на баррикадах, — тоже покормили тут злых тюремных клопов. Здесь каких–нибудь три года назад начинал и Виталий свой жизненный университет — обычный путь большевика–революционера: допросы с «пристрастием» в «профилактории», изолятор для каторжан, без воды, на одних селедках, шесть суток голодовки протеста, этап до Красноярска, Канск, Шелаево, Абакан… Виталий даже с некоторым чувством поглядывал на мрачные красные стены «тюремного замка»: прямо тебе «альма–матер», ей–богу!.. И теперь, можно не сомневаться, за этими стенами и решетками томятся, сохнут сотни, а может, и тысячи киевских пролетариев… Разбить тюрьму, освободить заключенных — вот и пополнение! Вот и бойцы — только подавай оружие!.. Но стоит ему двинуться на тюрьму, петлюровские юнкера слева и георгиевцы справа зажмут его в клещи — и… каюк…

Примаков допил остатки кипятку из чашки, встав во весь рост, крепкий, статный, живой, сероглазый, грохнул кулаком по столу — даже чашка подскочила — и приказал:

— Поднять белый флаг!..

Тимофей Гречка, унтер, казаки, окружавшие командира, все остолбенели:

— Примачок! Да ты… ума решился? «Зварьював», как говорят галичане?..

— Белый флаг поднять, говорю! — прикрикнул Примаков, но при этом — вовсе не грозно — подмигнул серым глазом.

Бойцы облегченно вздохнули и заговорили все наперебой:

— На понт, значит? — первым догадался Гречка. — Заманить?

— Военная хитрость? — дошло и до унтера. — Была такая штука однажды и у нас в Карпатах, при генерале Брусилове.

— Нет, хлопцы, — ответил Виталий. — заманивать не будем, но ведь военная хитрость — дело боевое. Разыграем мы с ними сейчас комедию… Театр!

— Что? Что? — не поняли бойцы.

— Ну, спектакль такой — может, видели «Наталку–Полтавку» или там… «Запорожец за Дунаем»? Сейчас устроим репетицию…

Вскоре к заставам юнкеров, слева, и георгиевцам, справа, выехали конные парламентеры с белыми флажками. Парламентеры предложили георгиевцам и юнкерам: выслать своих парламентеров в чайную общества трезвости, чтобы там трезво, вместе — и нападению и обороне, потому что толком и не разберешь, кто сейчас нападение, а кто оборона, — обмозговать, что делать и как дальше жить.

Командование и георгиевцев и юнкеров охотно согласилось: силы врага были им неизвестны — видно, немалые, если даже сюда добрались; сил обороны Центральной рады они тоже не знали, а артиллерийскую канонаду с Днепра и пулеметный бой в центре города они своими ушами слышали. Парламентерами явились: сам полковой командир георгиевцев и сам начальник школы юнкеров.

Примаков принял гостей в чайной, на столе дымились чашки с кипятком.

— Садитесь, угощайтесь, господа–товарищи, — радушно приглашал он, — попьем горяченького и подумаем, как дальше быть? По правде говоря, жалко мне, господа–товарищи: проливаем народную кровь, столько за вами людей, молодых и хороших, им бы еще жить да жить, а тут…

При этих словах дверь из сеней распахнулась, вбежал казак — с нагайкой в руке, прямо с коня, вытянулся и отрапортовал:

— Докладываю, атаман: Второй конный полк прибыл с переправы! Где прикажете расквартировать?

Примаков побарабанил пальцами по горячей чашке, задумчиво посмотрел на план города Киева, лежавший перед ним на столе.

— Вот здесь, — сказал он, — на Куреневке… Ближе не надо, — добавил он, — потому что тут еще… может, будет горячо, а хлопцы пускай передохнут — и сами управимся…

Посланец сделал «кругом», щелкнул каблуками, исчез.