Ревизия командора Беринга

Терпеливо ждал Беринг рапортов от своих лейтенантов и коротал вечера в беседах с давним приятелем, академиком Миллером, работавшим сейчас в якутских архивах. Попыхивая трубочкой, слушал рассказы Миллера об истории Сибири и старался не замечать, как скупает неутомимая Анна Матвеевна на казённые деньги меха у якутов.

В Охотск Чириков добирался с казаками и приписанным к экспедиции иеромонахом верхом.

Звучно щёлкали по льду копыта. Снежная пыль обжигала лица. Не успев разгореться, кончался короткий день. Тускнело небо, только над сопками, за которые ушло солнце, ещё долго переливалось светлое пятно. Но вот погасло и оно. Выбравшись на берег, Чириков придержал лошадь, поджидая своего спутника.

Иеромонах устал. Лицо посипело от холода. С трудом взобрался он на лошадь.

   — Поторапливайся, отче! — сказал Чириков. — След заметает. Как бы с пути не сбиться...

   — С такого пути если и собьёшься, чего жалеть? — ответил иеромонах.

   — Может, и так... — вздохнул Чириков. — Только не положено нам с пути сбиваться, отче... Иеромонах ничего не ответил. Клубился у его заиндевевшей бороды белый пар. Снова погрузился в беззвучную молитву инок упразднённого монастыря...

9

Уже десятый год в Сибири Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев жил. Пять лёг в Жиганске провёл, пять лет — в Охотске, исправляя должность командира порта.

Задумано добро было. Как только решили вторую экспедицию снарядить, сразу о Григории Григорьевиче вспомнили. К чему же кандидатуру подыскивать, если там, на месте, человек подходящий имеется. Как-никак Писарев и каналы прокладывал, и фортификации разные строил, и Морскую академию налаживал... Нешто такой человек в Охотске не справится? Нешто верфь не сумеет устроить? Послан в Сибирь указ был, дескать, ступай ты, Скорняков-Писарев, и займись делом. Нечего бока в Жиганске на печи пролёживать. «Быть тебе, Писареву, в Охоцке и иметь тебе над оным местом команду, и чтоб то место людьми умножить, и хлеб завесть и пристань с малою судовою верфью».

И всё хорошо, всё ладно придумали, только генерал-лейтенантского чина не вернули, только и знаменем Писарева, кнутом обесчещенного, прикрыть позабыли, чтоб бесчестье то снять. Солдат под команду дали, да одними солдатами много ли сделаешь?

Как был для всех Скорняков-Писарев ссыльным, так и остался. А ссыльному свои права доказывать не полагается. Можешь, конечно, просить о воспомоществоваиии, но уж уважат твою просьбу или нет — и спрашивать не смей. Сиди и дожидайся, пока ответ дадут. Или не дадут... Кто ты такой, чтобы перед тобой отчитывались?

Опять же и то понимать надо, что хоть и разжалован был Григорий Григорьевич, хоть и отняли у него звания, ордена и имения, хоть и кнутом его били, а только гордости и гонору лишения эти в Скорнякове-Писареве не убавили. Не переломали ему кнутами хребет, чтобы он, генерал, в лицо смерти смотревший бестрепетно, перед воеводами да подьячими гнуться стал.

Уехал Григорий Григорьевич в Охотск, как и было указано, оттуда рапорты в Адмиралтейств-коллегию посылал, что и того не дают, и этого тоже. Пущай Адмиралтейств-коллегия думает, как воздействовать на ослушников.

Слава Богу, жалованье исправно выплачивали. Положено было Скорнякову-Писареву «триста рублей в год, да ещё хлеба сто четвертей, да вина простого сто вёдер». Тем и жил. И так было, пока Мартын Шпанберг в Охотск не прибыл.

Ждал его Григорий Григорьевич с нетерпением. Всё-таки хоть и никудышный, а помощник. Глядишь, общими усилиями и сдвинется дело.

Однако Шпанберг не помогать прибыл.

   — Вор! — закричал он на Скорнякова-Писарева. — Кто ты есть таков и чего о себе думаешь? Давно кнута, шельма, не пробовал?! Так я тебя попотчую сейчас...

И он действительно схватил кнут, чтобы ударить опального генерала. Побагровел Григорий Григорьевич.

   — Взять этого негодяя! — закричал солдатам. — В железы одеть!

Опасливо косясь на огромную чёрную собаку, которая всегда сопровождала «батюшку Козыря» — так звали Мартына Шпанберга матросы, — писаревские солдаты начали окружать его. Зарычала собака.

   — Бунтовать?! — выпучил бесцветные глаза Шпанберг. — Всех перевешу!

Подоспевшие матросы с трудом отбили своего командира, и с этого дня настоящая война разгорелась в крохотном Охотске.

Бои с переменным успехом шли вокруг заложенных на верфи остовов кораблей, вокруг обозов с припасами, доставку которых в Охотск наладил Чириков.

Но не только в Охотске велись боевые действия. Один за другим летели в Петербург доносы. Скорняков-Писарев жаловался не только на Шпанберга, но и на Беринга, взявшего под защиту Мартына. Доносы и жалобы писали на Беринга и раньше, но Григорий Григорьевич действительно был крупным организатором и знал, кому и что нужно писать. По его жалобам получалось, что Беринг совсем не радеет в Якутске о государевой пользе, а Шпанберг, вместо того чтобы строить суда, воздвигает особняки для своих офицеров.