Ревность

Постепенно мое путешествие стало напоминать историю Ионы, нашедшего приют в чреве кита. После разрушенного, но гостеприимного Сараево, лежащего в котловине, я отправилась в Вену, откуда должна была лететь в Бухарест. В то время я часто бывала в Вене, центр которой, ограниченный бульварным кольцом Ринг, также не превышал стандартные городские пропорции. Там я по-настоящему ощущала себя в Европе, поскольку аэропорт являлся как бы точкой пересечения центральной и Балканской Европы, а зал вылетов в Загреб, Будапешт, Бухарест, Софию, Варшаву и Минск, через который я часто проходила, построен в форме ротонды. В Вене я остановилась на одну ночь у друзей — мужа и жены, которые отдали в мое распоряжение комнатку, возможно, детскую. Натянув на голову простыню и одеяло, я шепотом говорила по телефону с Жаком, гораздо дольше обычного. Я просила, чтобы он приласкал меня, он отвечал, что гладит мою попку и просил поднять повыше ноги, тогда ему будет удобнее целовать мою дырочку. А его самого обслужить? Да, если Катрин немного пососет, будет неплохо. Я тоже трогала себя, засовывала внутрь средний палец, там было влажно…

Во время мастурбации только фантазмы могут заставить меня испытать оргазм, поэтому я должна выстроить их с такой скрупулезностью, что практически не могу кончить в присутствии свидетеля, даже простого слушателя: любые его слова, даже одно его дыхание мешают мне сосредоточиться. Иногда я ощущаю, что во мне борются противоречивые чувства: стараясь довести до конца стимулирующее меня повествование, которое требует от меня много времени, я очень боюсь наскучить партнеру, и в то же время я его ненавижу — ведь он мешает мне получить собственное наслаждение. Тогда я предпочитаю отступить. Я полностью уверена, что не испытала удовольствия во время этого нашего диалога, когда моя рука не только отвечала на импульсы киноленты, прокручиваемой у меня в голове, но и частично была отдана в распоряжение Жака. Я испытала наслаждение, когда повесила трубку. Но не помню, какие для этого понадобились стимуляторы.

В Бухаресте хозяева в последнюю минуту предупредили меня, что я не полечу в Клуж на самолете, как это было предусмотрено, а поеду ночным поездом. На расписание самолетов нельзя было полагаться, и, учитывая мою насыщенную программу, устроители не хотели рисковать, опасаясь, что я опоздаю. У меня не осталось времени на расспросы, шофер отвез меня на вокзал и сунул в руку билет. Я нашла свой поезд, купе, в котором ехала еще одна женщина — полная блондинка с приятным, мягким и довольно молодым лицом. Она говорила по-французски: как она сказала своим тихим голосом, она его преподает. Она слегка наклоняла голову, так обычно делают, когда робко о чем-то просят. И предпочла улечься на верхней полке.

Передышка, какой стали для меня пребывание в Сараево и остановка в Вене, внезапно закончилась. Перспектива провести ночь в малокомфортабельном поезде не прельщала меня. Я почувствовала, что устала от путешествия. Вагон жутко трясся, жара в купе была удушающей. Я пала духом, не могла уснуть в темной и влажной клетке, и под скрип полки над моей головой не переставая мастурбировала, пока длилась темная ночь. Едва мышцы, натруженные моей рукой, слегка расслаблялись после спазма, желание начать все сначала, казалось, снова широко и повелительно раскрывало отверстие между ногами. Пальцы мои погружались в смесь пота и вагинальной смазки, поэтому, когда я раздвигала слипшиеся ляжки, раздавался сухой щелчок, напоминающий звук вантуза, и как в детстве, когда я возбуждалась, лежа в кровати рядом с матерью, я испытывала тот же страх, что соседка по купе услышит этот звук и догадается, чем я занимаюсь. Не помню, увидела ли я, как утренний свет пробивается сквозь занавеску, закрывавшую окно: в конце концов меня сморил сон.

Именно в этом отслужившем свой век поезде в эту безумную ночь я, онанистка с богатым воображением, эксперт по созданию широкого спектра эротических снов, была вытеснена со сцены персонажами со знакомыми лицами и именами, которые оккупировали театр, где прежде я царила либо одна, либо в компании неизвестных сообщников. Несмотря на всю свою изобретательность, после этой ночи я была вынуждена подчиниться более жестким правилам, чем те, которым следуют авторы классической литературы, теперь, наверное, я имела меньше возможностей обойти их. Долгое время мне удавалось достичь наслаждения в одиночку лишь представив себе удручающее зрелище — член Жака, проникающий в одну из его подружек. В своих фантазиях я перестала быть в центре любовных утех, оставаясь лишь зрителем. Если я даже участвовала в них, то только для того, чтобы сразу же отойти в сторону. И теперь я могла стимулировать в себе эту глубокую волну исключительно в тот момент, когда получала мысленный приказ — заставить Жака принять нужную позу или изобразить на лице выражение крайнего наслаждения.