Один из сипаев с нашивкой хавильдара посмотрел мне в глаза, а потом произнёс на хорошем английском:
— Господин, если вы сохраните нам жизнь, то мы сложим оружие.
В этот момент ко мне подошёл Ахмед-хан.
— Генерал, Вы выиграли этот бой, Вам и принимать решение.
Я посмотрел в глаза хана. Тот таращился на меня… Я так и не смог понять, как он смотрел на меня. Ну не восторженная же он гимназистка, которая увидела героя своего романа и не может в это поверить.
— Я гарантирую Вам жизнь, хавильдар, и вашим солдатам! — громко произнёс я.
Сержант что-то прокричал и первым бросил на землю винтовку, будто та жгла ему руки. Следом за ним побросали оружие и остальные сипаи, после чего отошли в сторону, освобождая тропу и вход в кишлак. Несколько минут и перед нами остановились передовые бойцы отряда, пришедшего на помощь и, судя по всему, разгромившие англичан, которые перекрывали тропу внизу.
— Мы пришли, мой хан! — громко крикнул один из афганцев, обращаясь к Ахмед-хану и потрясая винтовкой над собой. — Все англичане и индусы внизу убиты, а этих мы сейчас добьём!
— Нет, мой верный Бахтияр, я обещал им жизнь, — громко произнёс Ахмед-хан, покосившись на меня. — И ты забыл приветствовать хозяина этих мест.
Рядом с Ахмедом и мной стоял Кубад-хан, в котором тяжело было признать князя и бывшего мира Рушана, настолько замызганной и грязной была его одежда. Да и лицо было, можно сказать, черным от пыли и пороховой копоти. Только осанка, украшенные драгоценными камнями рукоять кинжала, торчащего за поясом и рукоять сабли, которую он держал в правой руке, говорили, что перед тобой стоит князь.
— Аллахумма, Рабба-с-самавати-с-сабґи ва ма азляльна, ва Рабба-ль-ара-дына-с-сабґи ва ма акляльна, ва Рабба-ш-шайатына ва ма адляльна, ва Рабба-р-рияхи ва ма зарайна, асґалю-кя хайра ха-зихи-ль-карйати, ва хайра ахли-ха ва хай-ра ма фи-ха, ва аґузу би-кя мин шарри-ха, ва шарри ахли-ха ва шарри ма фи-ха!* — пожелал счастья селению, и всем кто здесь обитает Бахтияр точно так, как это должен был сделать любой правоверный, входя в незнакомое селение
— Баракя-Ллаху фи-кя!** — произнёс Кубад-хан. — Я рад видеть тебя Бахтияр и рад тем вестям, что ты принёс.
— Это ещё не все новости, мир. Аллах велик, по воле Аллаха и с именем Аллаха на устах, мы покарали неверных в городе Кундуз. В Мазари-Шариф вошёл Исмаил-хан и народ признал его эмиром. Вместе с русскими войсками новый эмир идёт на Кабул. Насрулла-хан, да будет ему пристанищем Геенна, а ложем — злые, кусающие его скорпионы и змеи, бежал в Пешевар. А вместе с ним сгинуло немало мунафиков*** и муртадов****, из тех, что боятся убытка в делах своих. Эти предатели припадают к земле, когда раздается клич идти на Джихад, и встречают время намаза на базаре, торгуя запретным и не отдавая ни одного раката из положенных Аллаху, — глаза Бахтияра сверкали.
Я же почувствовал, что из меня будто вынули стержень. Хотелось присесть, а ещё лучше прилечь.
В этот момент я вынырнул из воспоминаний. Субботич вновь меня обнимал. Значит, прошло всего ничего времени, а мне показалось, что я вновь пережил последний бой в том горном кишлаке. Второй раз такое со мной происходит. Будто бы длинный сон наяву за очень короткое в реале время.
Генерал-губернатор между тем во второй раз оторвал меня от своей груди.
— Наслышан, Тимофей Васильевич, наслышан об этой осаде. Весь Туркестан и Афганистан гудит. Больше двух недель продержаться против полка четырех батальонного состава с тремя артиллерийскими батареями горных пушек в каком-то кишлаке. Это я вам скажу… — Субботич эмоционально помотал головой, подбирая слова. — У меня, в общем, нет слов. А то, что рассказывают о ваших подвигах?! Но… Самое главное, какое решение приняло Лойя Джирга и каких успехов мы добились в Афганистане!