Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Под дулом ультиматума меньшевики-оборонцы поторопились стряхнуть с себя последние остатки своих марксистских предубеждений против участия в буржуазном правительстве и увлекли на тот же путь народнических «вождей» Совета, вообще не отягощенных принципиальными предубеждениями. Последнее ярче всего сказалось на Чернове, который приехал из «Циммервальда-Кинталя», где отлучал от социализма Вандервельда, Геда и Самба, только затем, чтобы войти в министерство кн. Львова и Шингарева. Правда, меньшевики-оборонцы доказывали, что русский министериализм не имеет ничего общего с французским и бельгийским, являясь продуктом совершенно исключительных обстоятельств, предусмотренных в амстердамской резолюции. Но и тут они лишь повторяли аргументацию бельгийского и французского министериализма, неизменно ссылавшихся на ту же «исключительность обстоятельств». Керенский, под утомительной театральностью которого заложено некоторое чутье действительности, совершенно правильно поставил русский министериализм в один ряд с западноевропейским и в своей гельсингфорсской речи поставил на вид, что благодаря его, Керенского, примеру русские социалисты в два месяца совершили тот путь, на преодоление которого западным социалистам понадобились десятилетия. Недаром же Маркс называл революцию локомотивом истории.

* * *

Коалиционное правительство было осуждено историей прежде, чем оно успело сложиться. Если б оно было образовано немедленно после низвержения царизма как выражение «революционного единства нации», оно могло бы еще, может быть, сдерживать в течение известного времени внутреннюю борьбу сил революции. Но первое правительство было гучковско-милюковским. Ему было предоставлено существовать ровно столько, чтобы обнаружить всю ложь «национального единства» и пробудить революционный отпор пролетариата против стремления буржуазии немедленно же обокрасть революцию в империалистических целях. Сшитое белыми нитками коалиционное министерство не могло в этих условиях помочь беде, ему суждено было самому стать центральным вопросом расхождения и раскола в рядах «революционной демократии». Его политическое существование - об его «деятельности» почти не приходится говорить - представляет собою только прикрытую многословием агонию.

Для борьбы с экономической, и в частности с продовольственной, разрухой экономический отдел Исполнительного Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов выработал план широкой системы государственного руководства важнейшими отраслями хозяйства. Члены экономического отдела отличаются от официальных руководителей Совета не столько политическим направлением, сколько серьезным знакомством с хозяйственным положением страны. Именно поэтому она пришли к практическим выводам глубокореволюционного характера. Чего не хватает их построению - это приводного ремня революционной политики. Капиталистическое в своем большинстве правительство не может воплощать в жизнь систему, целиком направленную против своекорыстия имущих классов. Если этого не понимал министр труда Скобелев со своими уже вошедшими в пословицу «100 процентами», то это прекрасно понял серьезный и деловой представитель торгово-промышленных сфер Коновалов.

Его выход в отставку нанес неисцелимую рану коалиционному министерству. Это дала недвумысленно понять вся буржуазная пресса. Снова началась игра на панической психологии нынешних вождей Совета: буржуазия грозила подкинуть им власть. В ответ на это «вожди» притворились, что ничего особенного не произошло. Ушел ответственный представитель капитала, -пригласим... г. Бурышкина. Но и Бурышкин демонстративно отказался участвовать в хирургических экспериментах над частной собственностью. Тогда начались поиски «независимого» министра торговли и промышленности, т. е. такого, за которым никто и ничто не стоят, и который мог бы выполнять роль почтового ящика для встречных исков труда и капитала.

Между тем экономический развал идет своим чередом, и деятельность правительства выражается по-прежнему преимущественно в печатании ассигнаций.

Имея своими старшими коллегами гг. Львова и Шингарева, Чернов оказался лишенным возможности развернуть в области аграрного вопроса хотя бы словесный радикализм, столь отличающий вообще этого типичнейшего деятеля мелкой буржуазии. В сознании отведенной ему роли, Чернов сам себя отрекомендовал обществу не как министра аграрной революции, а как министра... аграрной переписи. Согласно либерально-буржуазной конструкции, усвоенной и социалистическими министрами, революция на низах приостанавливается в пассивном ожидании Учредительного собрания, и с момента вхождения социалиста-революционера в министерство помещиков и заводчиков натиск крестьян на помещичье землевладение получает наименование анархии.