Революция 2. Начало

К трем часам дня унылые киргизские лошади тянули дорожную карету по почтовому тракту в Самарканд. Такыры сменялись барханами. Барханы превращались в покрытую трещинами, поросшую саксаулом степь.

Однообразие пейзажа нарушилось лишь единожды. Словно мираж из полуденного марева, выплыли навстречу путешественникам «Железные врата». Проход, разделяющий хребты Мальгузар и Нуратау, дышал величием древности и по праву назывался воротами Тамерлана. Скудная зелень жалась к извилистой речке Санзар, несущей свои воды в этот узкий скалистый проем. Рождественский едва не потерял шляпу, разглядывая уходящие ввысь отвесные стены ущелья. Они давили, нависали над петляющей дорогой. Казалось, вот-вот — и обрушатся с них камни, засыпая сорокаметровое ущелье вместе с непрошеными гостями. Полетят копья и стрелы стражей хана Тимура, все еще защищающих подходы к столице своего эмира.

В Самарканде Куропаткина не оказалось. Депутаты разминулись с генерал-губернатором. Немногим ранее он отправился поездом в Ташкент.

Измученные путешественники мечтали об отдыхе, но разбушевавшийся Скорый и слышать ничего не хотел. Днем они устроили небольшой митинг на базарной площади, а тем же вечером поезд уже нес депутацию в Андижан.

Утром двадцать пятого августа площадь у мечети Джами была переполнена сартами и киргизами. Магометане не торопились расходиться после молитвы. Они ждали гостей от ак подшо — белого царя. На каменных ступеньках теснилась беднота. В тени черепичного навеса, подпираемого резными деревянными столбами, расположились муллы, манапы и горожане побогаче.

Среди туземцев белыми пятнами мелькали полицейские мундиры. Рождественский ухмыльнулся: за всю их поездку местное отделение «охранки» впервые напомнило о себе.

Тевкелев выступил вперед и поднял руку, призывая к тишине.

— Ас-саляму алейкум, уважаемые! В поисках правды мы явились в ваш славный город, — начал он уже слышанную Рождественским речь. Те же самые слова уфимский депутат произносил перед магометанами Самарканда. Наверное, те же он говорил и в Джизаке. Результат был схожим — беседа не ладилась. Туземцы молчали.

Тогда слово взял Керенский.

— Первым делом я бы попросил, — выдерживая паузы для удобства переводчика, начал он, — покинуть наше собрание господ полицейских! Все мы здесь мирные люди и собрались для душевного разговора. Тут нет никакой опасности, и нужды в услугах полиции тоже нет!

По зрителям ронесся рокот одобрения. Жандармы переглянулись. Бывший за старшего ротмистр попытался нашептать что-то на ухо Скорому, но тот остался непреклонен. Придерживая на ходу «селедки», белые мундиры покинули площадь.

— Уважаемые, — продолжил Керенский, едва полиция скрылась из виду. — Уверяю вас, и в Туркестане, и в России есть русские люди, которым небезразличны судьбы туземного населения! Наша комиссия — живой тому пример! А лично я готов работать для вас так же, как и для своего народа!

После его пламенной речи дело сдвинулось. Туземцы наперебой стали жаловаться на тяжелую жизнь. На военные поборы и взяточничество. На недостаток пригодных земель. Жалоб было столько, что Скорый тут же попросил нести чернила с бумагой и организовал их запись. Обучение в медресе и мактабах проводить по шариату. Народных судей подчинить Духовному собранию. Тела убитых не вскрывать. Всякие книги печатать мусульманским шрифтом. Всю полицию назначить из мусульман. И конечно же — вернуть землю и не забирать сыновей, отцов и братьев на войну с «Германом». В три пера ложились на хлопковые листы жалобы и просьбы к белому царю.

Керенский сиял как новый пятак и потирал руки.

— Уважаемые, я постараюсь устроить для вас все, о чем вы просили! — тряся в воздухе пачкой исписанных листов, сказал он в завершение собрания. — Все вы должны знать: теперь в России повсеместно беспорядки, вызываемые неправильными действиями правительства! Я убежден, по окончании войны в России обязательно вспыхнет революция, которая низвергнет существующую власть и заменит ее новой, лучшей властью, построенной исключительно на выборных началах!

Рождественский внимательно слушал Чокаева. Переводчик исправно повторял слова Скорого на тюркском.

Тем же вечером к депутации приставили двух полицейских. А на следующий день Александру Федоровичу вручили телеграмму от генерал-губернатора. Куропаткин настоятельно советовал ему воздержаться при дальнейшем общении с местным населением от всяких разговоров на общеполитические темы. Керенский лишь картинно складывал ироничные гримасы и назначал все новые встречи: с беднотой и священниками, с торговцами рисом и хозяевами маслобоен, с интеллигенцией и владельцами хлопкоочистительных заводов. Молва о столичных заступниках покатилась по Ферганской долине.