Революция 2. Начало

Ярость ударила Пуришкевичу в голову. Он поднял ногу и от души приложил Распутину в висок каблуком.

* * *

Освальду Рейнеру очень хотелось выпить. Мысль о доброй порции виски не оставляла его уже третий час. Более всего он мечтал ощутить, как его тепло греет желудок, разливается по жилам, проникает в каждую насквозь промерзшую клеточку тела. Большой бокал хорошего виски и целые сутки сна — вот что выбрал бы сейчас лейтенант, предложи ему все сокровища Старого и Нового Света.

Ни того, ни другого не предвиделось. Освальд подышал на озябшие пальцы. Надел перчатки и выбрался из ледяного авто. Каждые полчаса он совершал короткую прогулку до ограды дворца. Это помогало скоротать время и хоть немного согреться.

Прижимая к онемевшим ушам куцый воротник, Освальд шел вдоль чугунной решетки. Скрип снега под подошвами вдруг прервался глухим ударом.

Освальд приник к ограде. Дальний угол двора озарился светом. От распахнутой двери к лейтенанту тяжело бежал человек без верхней одежды и с непокрытой головой. Он переваливался с ноги на ногу и громко рычал.

В растрепанном и бородатом мужике Освальд с удивлением узнал Распутина.

В освещенном дверном проеме появилась еще одна фигура. И тут же грохнул выстрел. Пуля свистнула мимо Освальда. За ней пролетела вторая.

Лейтенант вынул из кармана револьвер и щелкнул курком.

Распутин приближался. Когда до ворот ему оставалось шагов пять, грохнул третий выстрел. Старик споткнулся и упал на колени. Рыча и мотая головой, он на карачках пополз дальше. За ним тянулся кровавый след.

Освальд приоткрыл незапертые ворота и проскользнул во двор.

Распутин замер. Поднял глаза от земли и протянул к лейтенанту руку. В его разноцветных глазах застыла мольба. Рот старца раскрылся, выпуская облачко пара.

Прежде чем он успел произнести хоть слово, Освальд приставил к его лбу револьвер и нажал на спуск.

Старик упал грудью на лед, далеко выпростав руку. Что-то звякнуло и отскочило под ноги Освальду. Распутин сгреб скрюченными пальцами снег и затих.

Освальд нагнулся. Проверил на шее пульс. Сердце не билось.

Вдруг взгляд лейтенанта наткнулся на что-то блестящее у самого его ботинка. Освальд поворошил снег и выудил из него маленькую фигурку — ящерку из серебристого металла.

Разглядывать находку не было времени. По двору к воротам уже бежал безымянный стрелок. Освальд сунул фигурку в карман и рванул за ограду.

Поворачивая за угол, к припаркованной в укромной подворотне машине, он обернулся. От реки ко дворцу Юсупова, придерживая на ходу саблю, спешил городовой.

* * *

— Хороший выстрел. — Соломон внимательно рассматривал крупное пулевое отверстие в центре лба.

— Я часто упражняюсь, — важно сказал Пуришкевич.

Соломон усмехнулся. «Саваж» не дал бы такого ранения. Это был явно «Уэбли-Фосбери», штатный револьвер Интеллидженс Сервис.

Освальд Рейнер не оставил Распутину шансов. Соломон надеялся, что он не оставил где-то во дворе и фигурки.

— Господа, надо спешно увозить тело. Полиция может скоро вернуться, — заламывал руки Юсупов. — Ах, зачем вы признались городовому, Владимир Митрофанович! Он же непременно нас выдаст!

— Прекратите истерику, князь! — строго сказал Пуришкевич и гордо добавил: — В случае неприятностей я возьму всю вину на себя!

* * *

По заметенным декабрьским снегом улицам Петрограда к Старой Невке мчался крытый автомобиль. На дне машины, спеленатый в синюю занавеску и обмотанный цепями, лежал Григорий Ефимович Распутин.

Он был окончательно мертв.

Глава седьмая. Неоправданные ожидания

Российская империя, Петроград, 17 декабря 1916 года

«Надеюсь, на этот раз вы оправдаете мои ожидания, подполковник!»

Фраза, сказанная генерал-майором Глобачевым напоследок, никак не шла из головы. Рождественский потер озябший на утреннем морозе нос и вышел из экипажа. У парадного дома за номером шестьдесят четыре по Гороховой улице дежурил городовой. Испросив у него огня, Рождественский сладко затянулся табачным дымом.

Его подняли из постели в четверть шестого. Спешка была такая, что подполковник не захватил с собою ни брегета, ни оружия. Через полчаса Рождественский уже предстал перед начальником Петроградского охранного отделения.

Константин Иванович находился в крайнем волнении. Обычно серое его лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, движения сделались резкими.

— Дело на особом контроле у Васильева! Мне уже дважды звонил Протопопов! Императрица рвет и мечет! — топорщил усы генерал-майор. — Срочно выезжайте! Немедленно!

Уже до начала разговора подполковник особым внутренним чутьем определил, что вляпался в еще одну «секретную миссию для надежного человека». Слушая каскадную и сбивчивую речь Глобачева, Рождественский понимал, что не ошибся. На этот раз высокое начальство вместо слежки и убийства доверило ему обыск.