Революция 2. Начало

Бессонов не смог скрыть ухмылки — разъяренный Шломо очень походил на дрессировщика тигров из грошового шапито.

— И где же они совещаются, эти ваши Советы?

— В паровозном сарае, — сжался начальник станции, словно ожидая хлыста. — Как к путям пройдете — налево будет.

— Благодарю за службу, — процедил Соломон и метнулся к выходу.

Бессонов с тоской оторвался от самовара.

— Скажите, — спросил он смотрителя уже на пороге, — а по какому пути отправили тело?

— По третьему, — как на духу откликнулся тот, — императорскому.

Бессонов понимающе кивнул и откланялся.

Неуемного Шломо он догнал уже около паровозного сарая. Совещание было в самом разгаре: из обшитого закопченной доской длинного здания рвались наружу залихватские балалаечные переливы. Охрипшие голоса нестройно, но с душой орали что-то про «яблочко».

— Слыхал, Шломчик? — пряча ладони в карманы полушубка, спросил Бессонов. — По третьему подъездному нашу пропажу отправили!

— И что с того? — рассеянно ответил Соломон. Он пытался разобрать слова ухарских частушек. Балалаечник как раз пошел на второй заход, и из сарая задорно гаркнули:

— Паги-бай, офицер, в пере-стре-лоч-ке!

— Что-то я не возьму в толк, кто из нас тут столичный житель? — Бес ткнул компаньона в бок кулаком. — Не хмурься, Шломчик! Знаю я, куда вагон подадут!

— Дорога одна, — мрачно заметил Соломон. — На Царскосельский вокзал.

— Я тебе точно скажу — в Императорский павильон!

Соломон на каблуках резко развернулся к товарищу:

— Раз ты такой у нас грамотный железнодорожник, — сквозь зубы произнес он, — может, и с этими договоришься? — Шломо ткнул пальцем в паровозный сарай.

— Ты-то уж точно не договоришься, ваше благородие, — хохотнул Бес. — Давай, не околей тут, — хлопнул он Соломона по плечу и уверенным шагом двинулся к зданию.

Соломон фыркнул и принялся расхаживать вдоль путей, чтобы хоть как-то согреться.

Балалайка стихла. Через полчаса из сарая в обнимку с чумазым вагонником появился Бессонов. На голове его сидела лихо заломленная форменная шапка. Накрест положенные топор и якорь на ней сияли надраенной латунью.

— Этот, что ль, твой попутчик? — подозрительно глядя на Шломо, спросил у Бессонова рабочий. — Что-то рожа мне его не нравится!

— Это проверенный соратник! — заверил его Бес. — В строю с девятьсот третьего!

— М-да? — железнодорожник недоверчиво прицокнул, но все же помилосердствовал: — Дуйте к Великокняжескому. Сейчас «фиточку» раскочегарим и подадим.

— Давай, братишка, только быстрей, ага? — Бес выпустил из объятий вагонника. — А то мы тут с товарищем уши потеряем.

Рабочий сплюнул на снег и растворился в темноте.

Через час паровоз серии «Фита» чинно подкатил к перрону Великокняжеского павильона.

— Залазь давай! — высунулась в окно знакомая чумазая рожа.

Бессонов проворно вскарабкался в кабину и протянул Соломону руку.

— Что ты им посулил? — прошептал Шломо, ежась под недобрыми взглядами кочегара и машиниста.

— Победу мировой революции, — не моргнув глазом, ответил Бес, — в перспективе. — Потом довольно осклабился и добавил: — А покамест — ящик «Английской горькой».

* * *

Паровоз лязгнул сцепкой и оставил грузовой вагон. Рождественский осмотрелся. На удивление, Керенского не было. Вместо него по перрону спешил незнакомый мужчина лет сорока. Гражданская одежда не могла утаить его военной выправки.

— Рождественский? — широко улыбнулся он. — Сергей Петрович?

— Так точно, — хмуро оглядел его подполковник. Оружия при незнакомце вроде не было. — С кем имею честь?

— Я от Керенского, — вместо того чтобы представиться, выпалил он. И тут же исправился: — Коровиченко. Пал Александрыч. Александр Федорович просили вас встретить.

— А где он сам? — не двинулся с места Рождественский.

— Захворал, — печально ответил Коровниченко. — Идемте. Я на моторе.

— Один момент. — Сергей Петрович повернулся к путейцу, подряженному еще в Царском для охраны. — К вагону никого не пускать! Головой отвечаешь, понял, Михай?

— Не сомневайтесь! — поправил за плечом винтовку железнодорожник. — Все будет в аккурате!

Рождественский погрозил ему кулаком и зашагал за Коровниченко.

Павел Александрович не солгал. Пролетев Литейный и Шпалерную, машина остановилась у знакомого дома на Тверской улице.

Дверь Рождественскому открыла Ольга Львовна.

— Как хорошо, что вы пришли! — всплеснула она руками. — Саша о вас только и говорит!

— Как он? — скинул пальто Рождественский.

— Лихорадит, — печально ответила Ольга Львовна. — Ваша политика уже один раз чуть не стоила ему жизни! Он себя совершенно не бережет!

Рождественский деликатно промолчал.

— Оленька, это он? — послышался слабый голос. — Сюда его веди!

Керенский лежал под байковым одеялом. На голове его покоился компресс. Лицо Александра Федоровича осунулось, заострилось. Глаза болезненно сверкали.

— Ну что вы мне скажете, Сергей Петрович? — бледно улыбнулся он. — Привезли?

Рождественский присел на край кровати.

— Не беспокойтесь, Александр Федорович. На вокзале. Я выставил караул.

— Вот и славно. — Лицо Керенского разгладилось. — Придется вам без меня все там обыскать.

Рождественский с готовностью поднялся.