Революция

Утром ее разбудил стук в дверь. Юлия натянула одеяло на подбородок.

— Да?

Вошел Юрген, вернул газетную вырезку.

— У меня неважные новости, фройлян Джулия. Почти все бывшие остарбайтеры «Ганомага», получившие германское подданство, убыли по мобилизации — в рейхсвер или на учения фрайхора. Мне сообщили, что в Гамбурге остался только один из этих фольксдойче, некто Клаус Вольф, — он ткнул ногтем в фотографию мужчины, безумно похожего на Федора, и сердце Юлии Сергевны забилось подстреленной птицей. Но потом камнем ухнуло в пропасть. — Он ранен и лежит в госпитале Святого Мартина. Не уверен, пропустят ли к нему.

Сдержав бурю эмоций, Юлия спросила только:

— Но ведь можно спросить, узнать?

— Можно. Мой завод все равно закрыт из-за забастовки. А я не штрейкбрехер, — Юрген вдруг нагнулся, его глаза оказались на одном уровне с глазами барышни и очень близко. — На фотографии в газете — тот, кого вы искали?

— Не знаю… Очень хочу надеяться. И чтоб он поправился!

— Из-за него вы приехали в объятый мятежом Гамбург? Хотелось бы, чтобы когда-нибудь нашлась женщина, готовая ради меня на такой поступок. Я выйду, вы оденетесь. Выпьем чаю и пойдем в госпиталь, — в дверях он добавил: — Я искренне завидую этому Вольфу. Хоть зачем-то при первой встрече вы назвали его Гансом.

Глава 5

Полицаи всех стран и народов в чем-то похожи. Этот представился шефом криминалполицай южного округа Гамбурга Хайнцом Айзенманном. Он отличался, по мнению Федора, наглостью, чрезмерной даже для фараона. Наглым был даже его бесформенный мясистый нос с вывернутыми ноздрями, смотревшими на собеседника как еще одна пара глаз, когда Айзенманн откидывал голову назад.

— Вижу, разговор у нас не получается, герр Вольф, — прогнусавил полицай. — Я вынужден повторить вопрос. С какой целью вы прибыли в Рейх?

— Точно — не с целью быть подстреленным на темной улице Гамбурга. Как там дела с розыском напавшего на меня преступника?

Они разговаривали в прозекторской. Госпиталь был переполнен пострадавшими в уличных беспорядках. Федор как легкораненый получил матрац на полу в коридоре — койки для него не нашлось. Ранение действительно было не тяжелым. Пуля задела бок, пройдя между локтем и ребрами. Но пока патруль помог добраться в больницу, вытекло много крови. Перевязки ждал еще часа четыре! Лекари с ног сбивались, толком даже не сортировали прибывших. Если бы обработали рану быстро, удалив волокна ткани и продезинфицировав, госпиталь стоило бы покинуть сразу, как наложили швы. А так к потере крови прибавилось воспаление.

На следующий день прибыл ушлый Айзенман и, добившись уединения с Федором, принялся выворачивать из него душу. О поисках стрелка носатый даже не помышлял.

— Бросьте, Вольф! Под описанные вами приметы — худой, невысокого роста, темноволосый, с хромотой на правую ногу, подойдет половина мужчин Гамбурга. Тем более лица не запомнили. Вас не убили — радуйтесь! А пока давайте еще раз пройдемся по вашей истории.

Когда Федор повторил, чтобы отцепиться, и дошел до момента покушения, Айзенман уточнил:

— Вы говорили, что человек с пистолетом что-то вам сказал?

— Не говорил. Но, похоже, вы осведомлены лучше меня. В том числе, что у преступника был пистолет, а не револьвер.

— Тут я ни в чем не могу быть уверен, — парировал инспектор. — Пуля прошла навылет, не определить, из какого оружия стреляли. Что же касается слов, то редко кого убивают просто так, словно собаку. Говорят «жизнь или кошелек». А если кто-то хотел прикончить именно вас, непременно скажет: умри, Клаус!

— Он назвал другое имя.

— Какое же?

Федор мог прервать диалог в любой миг, сославшись на слабость и температуру. Но полицейский наверняка знал что-то важное. Пришлось продолжить неприятную и опасную игру.

— Он назвал русскую фамилию «Кошкин». Так, будто бы окликнул меня.

— Он принял вас за Кошкина?

— Я не знаю. И, тем более, кто этот Кошкин.

Айзенманн изобразил веселье.

— Ну же, Клаус! Кошкин — главный герой войны с Рейхом у русских. Не придуривайтесь. Каждый нужник в Петрограде был обклеен плакатами после его героической гибели. Князь, Осененный!

— Ничем не могу помочь, герр инспектор. В день моего первого и последнего вылета на аэроплане ничего подобного в русских сортирах я не замечал.

— Возможно. Потому что он объявлен погибшим под Ригой ровно в тот день, когда наши отступающие войска подобрали вас точно в том же месте, — Айзенманн приблизился вплотную и положил пятерню на плечо допрашиваемого. — Я не верю в совпадение! Признайтесь, наконец. Вы — Кошкин?

— Да! Признаюсь. А теперь быстро принесите русскому князю коньяку и сигару. Не то проткну ледяной иглой. Или какие там таланты у вашего Кошкина?

Федор стряхнул его руку с плеча.

Полицейский зашипел как кобра, распустившая капюшон. Ударил бы раненого — неизвестно, потому что открылась дверь, и санитар с мятым лицом потребовал срочно освободить прозекторскую.

— Мы еще вернемся к этому разговору, Вольф!

— Добавляйте тогда «ваша светлость». Или «ваше сиятельство». Не знаю как у русских, — бросил Федор вслед.