Революция чувств

Остальную часть дороги бывшие супруги преодолели молча, говорить им не хотелось. Громов периодически поглядывал на вымокшую Женьку, которая казалась ему беззащитной маленькой девочкой. Ему вдруг захотелось ее крепко прижать к себе, обнять, согреть, поцеловать, пусть в лоб, как ребенка. Но Женька не ребенок, она пиарщица, а пиарщицы не женщины, они воины невидимого политического фронта. Им к трудностям не привыкать. Старенький автомобиль подъехал к многоэтажному дому. На улице Пионерской дождь не шел. Удивительно! Здесь все как всегда. Чистота, порядок и тишина.

С невозмутимым видом баба Дуся сметала в кучу пожухлые листья, от которых отвратительно пахло, как впрочем и от всего, что прогнило за последний месяц в стране.

Увидев Сашку и Женьку вместе, старушка вместо стандартного приветствия бесцеремонно произнесла:

– Милые бранятся, только тешатся! А я смотрю на вас, голубки, и глазам не верю. Вот так история, Сашка и Женька снова вместе.

– И вам здравствуйте, и вам не хворать баба Дуся. Давно не виделись, – отреагировал Сашка Громов на дворовую полицию нравов, в обязательном арсенале которой имелись метла и острый, как лезвие от хирургического скальпеля, язык.

– Не виделись давно мы с вами, Александр, потому что некоторым дома не сидится. Говорят, вы нашу Женьку на другую бабу променяли. Или бессовестно врут злые языки?

– А вы как думаете, баба Дуся? – включился в забытую игру «Что? Где? Когда?» Александр Громов.

– Я думаю, создали семью, живите как люди, берегите очаг. А не бегайте по свету в поисках, где слаще. Наша Женька лучшая. Вот, умница, красавица, деньги зарабатывает, – баба Дуся никогда не испытывала любви к Комисар, а тем более, к ее собаке. В глубине души старушка радовалась, когда Вик пропал, но сейчас, из женской солидарности, решила порвать Сашку Громова на мелкие лоскутки. Потому, что еще больше, чем собак, которые гадят где попало, она не любила художников. Вот на кого нельзя в жизни положиться. Она Женьку предупреждала. Наплачешься ты с этим любителем натурщиц, как в воду смотрела.

– Батюшки, да ты вся дрожишь. Деточка, моя. Сашка, разотри ее водкой хорошенько, да чаю с малиной и в постель. Немедленно в постель. Этак, воспаление легких заработать можно, – Женька благодарно улыбнулась старушке. Удивительное поколение наших стариков. Мудрое, доброе, подумала пиарщица, которую жизнь учила цинизму и холодному расчету, а не проявлениям участия к чужим людям. Доброе слово и пиарщице приятно!

Находясь в медленно движущемся на девятый этаж лифте, они пристально смотрели друг на друга. На мгновение в лифте стало темно, на всем пути следования это происходило с завидной периодичностью, но даже в эти мистические доли секунды, когда кабинка лифта погружалась в кромешную тьму, их взгляды и тела притягивались. Женьку трясло от холода, руки онемели, ног она не чувствовала. Почему так издевательски медленно движется лифт, подумала Комисар. Сашке захотелось согреть ее, обнять, пожалеть. Он впервые в жизни увидел Женьку в непривычной роли слабой и беззащитной женщины, фамилия «Комисар» принадлежала другой особе, от которой Сашка Громов сбежал. Она хотела заплакать на его широком плече, но Сашкино плечо занято ее лучшей подругой. Лифт послушно затормозил на девятом этаже, выпуская на волю горькую парочку с маркировкой «бывшие». Лифт пробубнил им вслед невнятные слова, потарахтел на прощание разболтанными, изношенными механизмами и, как старый шаман, исчез в темной шахте, откуда прибыл.

– У тебя водка есть? – спросил он, переступая порог бывшего дома.

– Да.

– Снимай одежду, я разотру тебя. Сейчас поставлю чайник. Малина, как всегда, на второй полке?

– Да.

Сашка Громов ставил на кухне чайник, Женька успела найти сухое белье. Обычное хлопчатобумажное оказалось в стирке. Со своей ненормированной работой, Комисар вспоминала о бытовых нерешенных проблемах в крайних случаях. Она стирала, когда одеть было нечего, стряпала еду, когда умирала от голода, убирала в квартире, когда это мешало ей свободно передвигаться среди коробок, залежей одежды, обуви минувшего сезона, бестактно путавшейся под ногами. Когда Женька в своем шкафу не обнаружила очередной смены белья, пришлось надевать комплект радикально эротический, красного цвета. Это нижнее белье Женька купила себе в подарок на восьмое марта в прошлом году. Увидев Комисар в красном эротическом белье с ценником в 500 у.е., провокационно болтавшимся сзади, Громов чуть горячим чаем не облился.

– А, а в-вот чай я принес, вот, горячий он, – промычал неуверенно Сашка. Она хочет меня вернуть, решил Сашка Громов. А что еще мог подумать художник, увидев женщину, вымытую под проливным дождем, в одежде, состоящей из двух красных полосок. Мысль о залежах грязного нижнего белья и непредвиденно возникших обстоятельствах в голову товарищу Громову не приходила.

– В-в-водка, е-есть – заикаясь, спросил художник.

– Да, – безапелляционно ответила Женька и указала рукой на сервант, где стояла водка.