Революция Гайдара

В ходе встреч с Ельциным мы поняли, что он храбрый и решительный руководитель, и он действительно проявил эти качества во время августовских событий. Нас не мог не порадовать тот факт, что Россия признала независимость стран Балтии.

В дальнейшем мы старались помогать в разрешении конфликтных ситуаций, возникших в связи с советской оккупацией Балтийских государств. Наиболее сложными были вопросы, связанные с выводом российских войск и военной техники, а также со статусом большого количества русскоязычного населения этих стран, оказавшегося там также вследствие политики Советского Союза.

Мы понимали политические проблемы, с которыми российское руководство столкнулось в лице недовольного русскоязычного «меньшинства» в странах Балтии, имевшего в прежние времена привилегированный статус и поддерживаемого консервативными националистическими силами в российском парламенте.

В разговорах с россиянами мы подчеркивали, насколько прибалтийские республики пострадали от тоталитарного диктаторства Советского Союза, а в разговорах с прибалтами мы добавляли: «а также русские»!

Мы понимали, что в своей правовой и политической основе стратегия, которую избрало руководство стран Балтии, здравая, но призывали его к гибкости в реализации этой стратегии. Военные проблемы были разрешены в оговоренные сроки, но для этого потребовался большой объем тяжелой работы и готовность реформаторского правительства под руководством Ельцина к сотрудничеству.

Когда Россия начала свои системные преобразования, президент Ельцин и действующий премьер-министр Гайдар обратились к Западу за финансовой помощью. Они хотели создать стабилизационный фонд в размере всего лишь $4–5 млрд для укрепления бюджета. Без такой помощи инфляция вышла бы из-под контроля, и правительство не смогло бы выжить.

За исключением гуманитарной помощи Запад не оказал никакой поддержки предстоящей рыночной реформе, демократии и, соответственно, политической стабильности России. Это стало большой ошибкой, которая определила отношение россиян к Западу.

Несмотря даже на радикальное сокращение военных расходов, которое в равной степени отвечало интересам Запада и самой России, правительство Гайдара не получило ни одного западного кредита.

Эти вопросы обсуждались группой «Большой семерки», и, пожалуй, только Великобритания высказалась за создание фонда и программу краткосрочного финансирования. США заявили, что конгресс не одобрит предоставление денег России, особенно в год выборов. Япония отказалась помогать из-за Курильских островов. Германия была поглощена воссоединением.

Министры финансов победили министров иностранных дел.

Кроме того, имел место скептицизм по поводу новых непроверенных лидеров в Москве, которые сместили популярного Горбачева. Отношение к России как к основному преемнику Советского Союза напоминало холодную войну.

Свою роль сыграло и влияние критиков в самой России, которые ратовали за более постепенное реформирование экономики. Выступая в унисон с МВФ и некоторыми западными политиками, они высказывались за сохранение экономического и валютного союза всех бывших советских республик.

Ко всему этому добавлялась неопределенность, с которой западный капитал сталкивался в связи с быстрым изменением политической ситуации в Москве. На самом деле это должно было стать аргументом в пользу, а не против поддержки российского правительства в критический период с января по апрель 1992 года. Такая поддержка могла бы создать некоторую свободу для экономического маневра.

Тот факт, что даже небольшие суммы не были предложены, ослабил правительство и усилил оппозицию. Возможность реально влиять на ход событий в России была безвозвратно утрачена.

Отношение Запада к экономическим реформам правительства Гайдара было неоднозначным. Оно формировалось на основании не только идеологических и политических предпочтений, но и информации и мнений наблюдателей внутри самой России и за ее пределами.

Я говорю, естественно, не о ярой оппозиции, реакционерах, коммунистах, сильном промышленном лобби, людях из военно-промышленного комплекса. Они имеют значение для внутренней борьбы, но, по определению, не для западного мира.

Запад прислушивался к таким экономистам, как Явлинский и Шаталин, которые предлагали иной подход. Их аргументы, порой довольно сильные, сыграли существенную роль для Запада, где некоторые известные экономисты разделяли их сомнения.

Мы же считали особенно поучительным пример Польши. Он демонстрировал иное направление.

Мы считали радикальные реформы под руководством Бальцеровича образцом для подобных преобразований. Нас не убеждали аргументы, что Россия — особая страна или что она слишком велика, чтобы следовать принципам, которые хорошо работали в такой маленькой стране, как Польша.