Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

Справедливости ради надо сказать, что выиграли от путинских нововведений не только олигархи, но и все общество, причем как экономически, так и политически. Оптимизация привела к временной стабилизации, непосредственная угроза государственной дезинтеграции была предотвращена, а общий уровень жизни существенно возрос. Память об этих достижениях до сих пор является главным политическим капиталом и самой надежной подушкой политической безопасности режима. Все, однако, имеет свою цену.

Государственно-олигархический капитализм — от олигархии к фаворитизму

Сегодня мало кто помнит о том, что Владимир Путин, как и многие русские «самодержцы», начинал свою миссию в традиционной либерально-реформаторской парадигме — в смысле, хотел «углубить и улучшить» рыночные реформы и демократию. Но дело быстро не заладилось, в том числе, но не только, из-за своеволия тех самых олигархов, которые вдохнули жизнь в его президентство. Тогда и был явлен России альтернативный сценарий, предполагавший «усмирение олигархов» и подчинение их «власти государя», известный как «доктрина Сечина» по имени его главного архитектора и вдохновителя.

На подготовку «серой национализации» ушло приблизительно столько же времени, сколько на «черную приватизацию». Разгонный этап уложился в исторический зазор между первым и вторым «делами ЮКОСа» — первым приговором Ходорковскому был дан старт, вторым — подвели черту. В 2003 году олигархи уже практически лишились политического влияния, но еще оставались серьезной экономической силой. После 2010 года они в значительной мере утратили и свое экономическое влияние.

Катализатором «серой национализации» в значительной степени стал экономический кризис 2008—2009 годов, заставивший Кремль перейти в режим «ручного управления» экономикой. Нормальной практикой стало «согласование» олигархами основных экономических решений с властями. С этого времени в России нельзя ничем существенным владеть, пользоваться и распоряжаться без разрешения правительства. К тем, кто не усвоил этого правила, почти открыто стали применяться уголовные репрессии.

Пример Ходорковского оказался настолько показательно-убедительным, что никто больше и не пытался сопротивляться. Многократно перекредитованные в госбанках, обессилевшие «олигархические империи» стали стремительно сращиваться с государством, а их владельцы — превращаться в «доверительных управляющих» и «рантье». Государство наделило спецслужбы функцией «регулятора рынка» и с помощью полностью управляемого уголовного правосудия стало ускоренно перераспределять активы.

В соответствии с «доктриной Сечина» фискальный и следственный аппараты стали рассматриваться как мощный рычаг давления на предпринимателей. Уголовные дела превратились в эффективный инструмент разрешения корпоративных споров в пользу контролируемых властью хозяйственных субъектов. Спецслужбы, в свою очередь решая поставленные перед ними задачи, начали активно привлекать к работе криминальные структуры. Криминальные «генералы» таким образом окончательно легализовались и стали частью российского номенклатурно-олигархического истеблишмента.

Но, решая одну проблему, власть породила другую, еще более серьезную. Свято место пусто не бывает, и на место старых, порожденных несправедливой приватизацией олигархов пришли новые, возникшие из еще более несправедливой национализации. В первой четверти XXI века в Россию вернулся «фаворитизм» — позорное явление, изжитое в России, по авторитетному мнению Ричарда Пайпса, еще в середине XIX века Николаем I. На волне стремительного огосударствления экономики в России возникла «каста неприкасаемых» — группа тесно связанных с бизнесом чиновников, поставивших себя вне закона (точнее — над законом). Символом этого перерождения стало «дело Магнитского», продемонстрировавшее полную беззащитность как общества, так и самого государства перед новыми «фаворитами». «Дело ЮКОСа» и «дело Магнитского» являются двумя самыми толстыми томами в «Большой рейдерской энциклопедии» Российской Федерации.

Военно-олигархический капитализм — контрреволюция пожирает своих бенефициаров.

Когда последствия грабительской приватизации преодолеваются путем еще более грабительской национализации, результатом может быть только возвращение к истокам — то есть к той самой революционной ситуации, страх перед которой породил этот режим. Нет ничего неожиданного в том, что следствием «серой национализации» стала тотальная, возведенная в ранг государственной политики коррупция. Это не сбой системы, не случайность, а запрограммированный результат, та «разумная цена», которую приходится платить за контроль государства над олигархией. Триггером новой революционной ситуации стали парламентские и президентские выборы 2011—2012 годов, но ее действительные причины никак не связаны с выборами.