Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата

В принципе и такой сценарий имеет право на существование. Но он как минимум не является единственно возможным. Политически слабея, режим демонстрирует способность к административному (бюрократическому) укреплению. Трудно сказать, как долго это продлится, но благодаря этому процесс деградации режима становится «нелинейным» и в некотором смысле даже творческим. Скатываясь постепенно в пропасть, режим может подолгу «зависать» на обширных «плато стабильности». Не исключено, что, застряв на одном из них, Россия в очередной раз вылетит из исторического пространства-времени в замкнутый «цивилизационный мешок», если и не на все семьдесят лет, как при коммунизме, то все равно на достаточно длительный для одного поколения срок.

В этом случае субъектом исторических перемен и могильщиком режима станут не его нынешние оппоненты (системные или несистемные), а его прямые наследники. Это менее радужная перспектива, чем эффектная и назидательная победа политического «добра» над политическим «злом», но зато она лучше вписывается в русскую политическую традицию, в которой похоронами коммунизма занимались сами же коммунисты. Так или иначе, строя прогнозы на будущее, надо быть готовым к тому, что ночь может быть длинной, а рассвет начнется оттуда, где обычно бывает закат. Продолжительность этой ночи зависит от того, насколько успешен будет проект по созданию суррогатной посткоммунистической идеологии.

Глава 23. Путинский постмодерн

На закате своей политической карьеры президент России может вслед за королем Франции гордо сказать: «Государство — это я». Достигнув к концу пятого (формально — четвертого) срока правления Владимира Путина пика в своем развитии, созданная им на руинах ельцинской государственности политическая система исторически исчерпала себя. Однако в полном соответствии с законами диалектики ее расцвет является одновременно кульминацией битв вчерашнего дня и прологом сражений дня завтрашнего. Стабильность путинской России обеспечивается сегодня в конечном счете временным равновесием восходящего и нисходящего исторических потоков. За монотонно-барочным фасадом режима спрятаны эклектика, борьба противоположных тенденций, стилистическая межполосица. Это «путинский постмодерн» — высшая и последняя стадия развития посткоммунистического неоимпериализма.

«Нехорошая» эпоха

В России без лишнего шума происходит смена политических эпох, подводящая черту под контрреволюцией, сохранившейся в исторической памяти под ником «Крым наш» или «русская весна», и осуществляется плавный вход в новый исторический цикл, длительность которого сегодня трудно предугадать.

Путинский постмодерн — это время, когда ничего исторически значимого уже не происходит и в принципе происходить не должно. Он находится «по ту сторону истории» как венец эволюции и высшее политическое совершенство, любые дополнения и поправки к которому способны лишь разрушить с таким трудом достигнутую гармонию. Качественное развитие при таких условиях невозможно, допустимо лишь накопление количественных изменений в духе борьбы лучшего с просто хорошим.

В таком состоянии система может находиться очень долго. В этом смысле путинский постмодерн похож на «нехорошую квартиру» из булгаковского романа, где время останавливается, а стены реальности раздвигаются. В окружении Путина, как и в окружении Воланда, видимо, считают, что «праздничную полночь иногда приятно и задержать». Поэтому, несмотря на отсутствие у жильцов этой «квартиры» исторических перспектив, внутри нее мистическим образом вполне может уместиться целая эпоха длиною в несколько поколений.

Стабильность этого дивного нового мира так же иллюзорна, как иллюзорна стабильность шарика, застывшего на вершине параболы в ожидании появления силы, готовой столкнуть его вниз. Новая эпоха будет длиться ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы сформировались объективные и субъективные предпосылки рождения этих сил.

В ожидании третьей силы

Пожалуй, нет более точной исторической аналогии для современной России, чем аналогия с «николаевской Россией» (имея в виду, конечно, Николая I, а не Николая II), весьма, кстати, неоднозначной эпохой в истории России, оставившей отнюдь не только рубцы на ее теле (сошлюсь в качестве авторитета на такого беспристрастного знатока русской истории, как Ричард Пайпс, посвятивший одну из своих последних работ вкладу графа Уварова в развитие русской государственности).