Я переживал все то, что переживали все, расставаясь с Царем, но я не был удивлен этой картиной грусти, охватившей всех нас. За два с половиной года, находясь постоянно при Государе и объехав с Его Величеством Европейскую Россию, Кавказ, все фронты с севера от Риги до Карса и Меджингерта, я видел русский народ в Москве, когда он на морозе простаивал часы, чтобы встретить Царя и Его Семью; был в Киеве, Одессе и множестве других городов нашего юга, когда толпы бежали за царским автомобилем; находился в казачьих городах Новочеркасске, Владикавказе, Екатеринодаре и в центре Кавказа Тифлисе, когда пылкий азиатский народ так плотно окружал царский поезд, что он еле мог идти. Всюду был открытый восторг и глубочайшая надежда на Белого Царя. В армиях, на позициях, в госпиталях я был свидетелем таких сцен, о которых раньше даже не читал. Раненые и умирающие солдаты крестились, когда к ним подходил Царь. Некоторые из них говорили: «Не может быть, что это Государь и Наследник», и целовали им руки. Это было в Галиции. Тяжелораненые офицеры ожидая прибытия Государя в госпиталь, боялись умереть до прибытия Царя и Царицы. Это было в Москве и Двинске.
А войска? Пусть припомнят все, что это был восторг при виде Их Величеств.
В Галиции, в Хирове, когда царский автомобиль застрял в лесках у Днестра и Апшеронцы стали его вытаскивать, они хватали руки Царя, целовали их, молились и произносили: «Батюшка наш, Кормилец». А сидевший рядом с Царем великий князь Николай Николаевич не мог при этом удержать слез. И то, что я видел в Царской Ставке при проводах Царя – это то, что я видел раньше и что всегда исповедывал и испытывал к Нему русский народ и русский солдат.
Вот как происходило прощание Государя со Своей Ставкой. В этом прощании, которое никто не подготовлял и не мог создать умышленно ничего подобного, сказалось с очевидностью, что переворот был неожиданный и армия была удивлена им и глубоко опечалена.
Прежде всего не верили в славное будущее революционного переворота ни старшие чины в Ставке, – Клембовский, Лукомский, Кондзеровский и другие, не ожидала от него ничего доблестного и хорошего и вся армия, ее солдатская масса, которая без Царя просто стала постепенно расходиться по домам и по пути производить беспорядки под влиянием погромной агитации революционеров всех партий. Никому, кроме Императора, русский солдат служить не захотел.
Однако были и лица, которые отозвались сейчас же на переворот и примкнули к программе временного правительства. В тот же день, когда Государь прощался со Ставкой или днем раньше через Могилев проезжал генерал Корнилов{156}
, принявший назначение уже после переворота, т. е. от временного правительства, командующего войсками Петроградского военного округа{157}, силами которого произведена была Февральская революция. Я встретил генерала Корнилова в Управлении дежурного генерала. Он, не снимая пальто, с Георгием на шее, нетерпеливо ходил по комнате и разговаривал с небольшой группой офицеров генерального штаба, и когда кто-то сказал: «теперь необходимо восстановить порядок в запасных батальонах Петрограда и сократить по возможности засилье солдатских комитетов и оградить офицеров от произвола нижних чинов», – то генерал Корнилов ответил:«Надо относиться с доверием к нашему солдату, надо понять его восторг по случаю падения «самодержца и царизма», простить некоторые крайности и, поверьте, все уляжется и порядок можно будет держать и «свободная» армия России покажет чудеса».
Генерал Корнилов, небольшого роста, сухой, с голым калмыцким лицом и с быстрыми узкими глазами, говорил все это горячо, живо и видимо верил тому, что он сообщил своим более молодым собеседникам.
Я не ввязался в эту беседу, и мне было странно слушать эти слова от Корнилова, которого несколько месяцев тому назад, кажется после бегства его из плена, я встретил в той же Царской Ставке и я знал наверное, что он хлопотал, чтобы его удостоили приглашения на Высочайший и завтрак и обед, так как он видит Государя редко и ему хотелось бы «иметь счастье» побывать за Царским столом дважды. Кажется, желание Корнилова было удовлетворено.
Теперь, слушая эти пылкие слова генерала Корнилова, я не мог понять, когда же он был искренний, а между тем о нем отзывались как о человеке правдивом и честном, боевом солдате.
После завтрака 6-го марта у Государя, на котором, как и в первые дни, присутствовала Императрица-Мать и только ближайшие из свиты, Их Величества отправились в поезд Государыни Марии Федоровны и Государь оставался там опять до позднего вечера.