Революция Карла. 1917

Он поправил шляпу и выскочил за дверь. Но не успел он сделать и шага, в него со всего размаху влетел его посыльный, мальчишка лет 12, Максим.

– Карл Моисеевич! Карл Моисеевич! – чуть ли не кричал парень, из-за возбуждения, не контролируя громкости своего голоса. – Там это! Ну это! – пытался он донести какую-то очень важную мысль, но у него не хватало слов для его. – Началось! – наконец-то немного отдышавшись выдал он.

Не успел Карл Моисеевич спросить у Максима, что же конкретно началось, как парень схватил его на рукав пальто и потащил на улицу.

Уже подходя к входной двери, Карл Моисеевич услышал шум толпы и какие-то неразборчивые выкрики. Первая мысль, что пришла ему в голову – их раскрыли! Пришла полиция! Сейчас всех побьют, а кого не забьют на месте – посадят!

Карл попытался вырвать свой рукав пальто из цепких рук мальчишки, но у него не получилось, а на вторую попытку уже не было времени.

Двери распахнулись! Но вместо «злых собак жандармерии» Карл увидел толпу. И не обычную толпу из мужиков, которые сбились в кучку чтобы побарагозить. Это была настоящая толпа разгневанных рабочих. Их было несколько тысяч, а может и больше. Весь этот поток шел куда-то вперед, выкрикивая лозунги, которые только пару дней назад Карл Моисеевич подписывал своей рукой для отправки в полиграфию.

– Они идут на Дворцовую! – пытался перекричать толпу Максим. – Рабочая Революция! Это она? – радостным голосом спросил он у Карла Моисеевича. Тот в ответ лишь перевел ошарашенные глаза на мальчика и неуверенно кивнул.

Максим засмеялся и, не отпуская рукав плаща Карла Моисеевича, рванул в толпу.

Карл впервые в своей жизни оказался в такой большой толпе. Но он не чувствовал страха. Он и раньше видел сборища, пикеты, ему проходилось пробираться сквозь чужих. Но здесь он был своим. Люди вокруг него были не отталкивающими и пугающими, как представлялась ему всю его жизнь. Они были его товарищами, единомышленниками.

Карл словно вошел в ту самую реку, что описывается в детских сказках: «с молочными водами и кисельными берегами». Течение этой реки было словно материнские объятия – они защищали, согревали и обещали, что все задуманное сбудется. И Карл это чувствовал. Он чувствовал свой народ! Его желания и стремления. Он чувствовал эту силу! Что сейчас струилась сквозь его пальцы, разливалась по всему телу, и взрывом выходила в мир. И он чувствовал эту мощь! Мощь движущегося на полной скорости паровоза! Нет! Тысячи паровозов, что неостановимо неслись к своей цели! Он чувствовал все это. Чувствовал, что был частью этой силы. Чувствовал, что был самой силой. И все это одновременно. И все это сейчас.

Мыслей о Кларе, о билетах на столе кухни уже не осталось. Не было мысли ни о ком частном. Была лишь толпа и его товарищи. Был лишь народ и его цель.

Карл Моисеевич только сейчас осознал, что изменился. Когда он вошёл в общество этих революционных людей, то на его внутреннем болоте, которое раньше облагораживалось силами одной лишь только Клары, вдруг, начал возникать город нерукотворный. Чем больше Карл вникал в их идеи, тем больше разрастался город. Чем больше Карл проникался духом времени, тем больше алых флагов развивалось над ним. И как его вера укреплялась, так все новыми и новыми районами обрастал его золотой город, заселяя дома жителями-идеями.

Он поверил в это, первый раз в жизни поверил во что-то, что не содержало цифр и знаков. Карл Моисеевич преобразился. Нет, нельзя сказать, что из гусеницы он стал бабочкой. Это было преображение вне видовое. Он из гусеницы стал ЧЕЛОВЕКОМ.

Толпа уже подходила к Дворцовой площади. Ни зябкая погода, ни мокрый снег в лицо не омрачали движение народа. Несколько полицейских пикетов, что были встречены на пути, были снесены силой неостановимого напора. Некоторые из военнослужащих сразу же влились в толпу и зашагали вместе с рабочими.

Карл Моисеевич даже не заметил, как толпа рабочих потихоньку начала вооружаться и, подходя к площади, уже была готова к сражению. Он не видел, как озлобленные и замученные… Он не видел… Он видел лишь «Новое Светило с Серпом и Молотом», что всходило над их головами. Он не слышал ругани и причитаний, лишь лозунги светлого будущего. Он не помнил про вокзал, откуда поезд, который уже давно ушел, должен был увезти их с Кларой. Кларой! Кларой…

Как он мог забыть про Клару?! Самый светлый лучик в его жизни. Самый первый лучик в том болоте, в котором он тонул один! И теперь он один… Поезд ушел. И увез с собой в далекие неизведанные края его Клару. Даже в этой бескрайней толпе, в этот миг, он почувствовал себя таким же одиноким, как раньше. Как раньше, когда он шагал по этим серым улицам, проходил мимо трактира «Понтий Пилат», брел в никуда из ниоткуда.

Он понял свою главную ошибку, когда уже было слишком поздно. Он понял, что он натворил, и кто виноват во всех его бедах. Это был он сам. Сам для себя судья, присяжные и палач.

Толпа с боем вошла на Дворцовую площадь. Люди столпились и не понимали, куда идти дальше и что им делать. Они ругались, кричали, стреляли в воздух.