Революция. Книга 2. Жертва

Хотел ли я войны? Однозначно нет. Меня все устраивало в Европе. Война разрушает, приносит боль и страдания, а я этого не хотел. Так почему же шел в солдаты, если не воевать? Я хотел отправиться служить в одну из немецких колоний, лучше бы где-нибудь в Тихом океане, в Германской Микронезии. Я хотел покинуть старушку Европу с ее дрязгами, и отправиться куда-нибудь подальше. Просить денег у отца? Гордость, будь она не ладна, не позволяла мне совершить подобную глупость. Он бы дал, полагая, что это мальчишеская глупость, и желание просто повидать другие страны. Но возвращаться в Европу я уже не планировал. Своих сбережений у меня не хватало, и навряд ли я в ближайшее время смог бы столько заработать. Так что армия меня спасала. Конечно служба не сахар, но кто говорил, что будет легко. За свои мечты нужно сражаться, добиваясь нелегким путем. И получается, что я был такой же, как и вся эта толпа — думал лишь о себе.

Время шло, подводя меня к назначенному часу. Встреча была назначена в обеденном зале гостиницы, которую отец недавно приобрел, и настойчиво пытался мне навязать в последнее время. Он наверняка уже ждал меня, как обычно приходя задолго до назначенного времени. Эта его странная привычка всегда раздражала меня. Зачем приходить заранее, чтобы потом впустую тратить время на ожидание собеседника? Но я не собирался подходить к гостинице ранее назначенного времени, а может даже и задержусь. Погода позволяла, так почему бы не посидеть, к примеру, в парке, какое время.

Да, я поступал в армию, но был ли готов убивать? Все мои надежды основывались на том, что я буду далеко от войны. Даже если она и начнется, в чем я сильно сомневался, до Тихого океана, на котором я все еще планировал обосноваться, не докатится. Я переживал за свою страну, и желал побед на любом поле сражения — дипломатия, спорт или … война. Но сам участвовать в этом был не намерен. Я не воин, но в тайне жаждал себя попробовать в этой роли. Скрытые желания и инстинкты, которые никогда не вырвутся на волю. Но все же, какого это, убить человек преднамеренно? Конечно, на войне мы будем убивать, не только за страну, но и за себя. Либо ты, либо тебя. Инстинкт самосохранения. Там выбора не будет. Выбор я должен сделать сейчас.

Но хватит, я итак уже задержался более положенного. Злить отца ни к чему. Хотя его мнение мне уже и не важно. Не волнует, что он скажет, и как попробует удержать. Утром было небольшое волнение, но сейчас, после прогулки, я успокоился и пришел в норму. Вперед, на приступ этой крепости.

Войдя в обеденный зал гостиницы, я моментально направляюсь к столику, за которым, как я и ожидал уже давно сидит мой отец. Он уже успел позавтракать и выпить не одну чашку кофе, пока ждал меня. Но вид у него, как ни странно, не выглядел недовольным. Невысокий, плотный мужчина с соломенного цвета усами. На нем полосатые пропыленные брюки, стянутые у щиколотки велосипедными зажимами. Он не носит ни черного сюртука, ни синего костюма — сюртук слишком напоминает о трауре, синюю пару все носят. Отец обычно появляется в выходном костюме — полосатые брюки, черно-серый пиджак, старомодный стоячий воротничок с уголками и галстук матовых колеров, с преобладанием черного. Два года назад, именно когда он заказывал этот костюм, у него возникло минутное колебание и он задал себе вопрос — не уместнее ли будет визитка, но тут же отверг эту мысль, ибо был слишком мал ростом. Такой отказ он считал для себя даже лестным. Ведь и Наполеон был бы смешон, надень он фрак. А в этой одежде Генрих Адлер поистине выглядит скромным уполномоченным Господа Бога — как оно и должно быть. Велосипедные зажимы придают его облику что-то домашнее и вместе с тем спортивное: в наш век автомобилей кажется, что у таких людей можно купить дешевле. Он — человек дела, поддерживающий внешние связи фирмы, к тому же несокрушимого здоровья. Он довольно обходителен, а его дородность вызывает к нему доверие. Он встал из-за стола, протянув мне руку.

— Курт, дорогой, я рад что ты все же явился. По началу я боялся, что ты проигнорируешь мое предложение. Как бы мы далеко не отдалились в последнее время, а все же мы семья с тобой. Не стоит бросать родных, когда они нуждаются в помощи, не так ли, сынок?

— Ты опять об этом? Если надеешься на обстоятельный и длинный разговор, то вынужден тебя разочаровать. Ты знаешь мое мнение, а я твое. Компромисса не предвидится. Так о чем нам говорить, отец?

— Послушай, Курт. Я собирался просто с тобой поговорить, как отец с сыном. Необязательно о твоих безу… В общем-то необязательно о твоих идеях насчет сам знаешь чего. Присаживайся.

— Но твои слова о помощи. Ты опять хочешь меня привлечь к какому-то делу, с которым якобы сам не можешь справиться?

— Я говорил о помощи, которую могу дать тебе. А не наоборот. Я не намерен сегодня с тобой ссориться, и попрошу тебя о том же. Оставь свой тон.

— Хорошо. Но если ты думаешь, что нуждаюсь в чьей-либо помощи, то мне придется тебя разочаровать. Я прекрасно справляюсь. А как у тебя дела?